Золото
Шрифт:
Затем пришел черед Петера. Он как раз добрался до основания шпиля, тут лестница начала падать, Петер ухватился за крепежную скобу сточного желоба и через мгновение вместе с этой скобой в руке шмякнулся на посыпанную кремневой галькой дорожку, метрах в пятнадцати от стены, его голова разлетелась вдребезги, как лопнувшая электрическая лампочка, и он оказался погребенным под грудой деревянных обломков и вывороченного железа. Смерть наступила мгновенно. Ему было восемнадцать.
Томас находился в той точке, где лестница раскололась и, прежде чем слегка развернуться, своим острым концом вонзилась ему в промежность, после чего он совершил в воздухе пируэт и упал в простертые руки каменного ангела, протягивающего в пустое ночное небо каменный венок. Смерть наступила мгновенно. Ему было девятнадцать.
Кристиан успел долезть до верхнего ряда окон, освещающих хоры, и оседлал лестницу, чтобы передохнуть, а заодно высвободить руки, чтобы удобнее было пить виски. Горлышко бутылки вспороло ему пупок, хотя причиной
Ближе всех к земле, на расстоянии двенадцати метров, находился Хельмут. Он больше других выпил и медленнее других поднимался по лестнице. Он остался лежать с переломанным позвоночником на карнизе часовни святой Урсулы. Смерть не наступила мгновенно. Он отлежал еще три дня в коме, и ему грезилось, что он курит трубку и дым выходит из всех отверстий его тела, терпкий дым яблоневых веток, которые горели в кострах его детства в Силезии, и сладкий дым виргинского табака «Чипсток майлд», который он курил в баре отеля на Унтер ден Линден, где Фрика Ханслер напевала всякую похабщину на мотив вальса «Голубой Дунай». Ему было семнадцать.
Шестеро пьяных немецких солдат лезут на купол собора в честь Отрекающегося Петра и Девственной Урсулы, чтобы стащить якобы золотой флюгер, – согласитесь, не лучшая реклама для оккупационной армии. «Третий рейх», конечно, не жаловал церковную власть на местах, но это ночное приключение явно было не из разряда антиклерикальных. Бесславную историю следовало поскорее переписать.
Было объявлено, что жители Баннесдорфа – по большей части из датчан – жестоко расправились с немецкими пехотинцами во время комендантского часа. Вспомнили неприятные моменты из истории отношений немцев и датчан в Шлезвиг-Голштинии. В воздухе запахло репрессиями. Соборный шпиль взорвали динамитом. Не без труда извлеченный из-под обломков тяжелый, чугунный, покрытый позолотой флюгер вместе с приваренными к нему буквами чугунного литья потянул на 341 фунт. За убийство шестерых молоденьких пехотинцев, которых посмертно повысили в звании и с почестями, как героев, похоронили в кафедральном соборе Кёльна, жителям местечка Баннесдорф в качестве компенсации велено было собрать 341 фунт чистого золота. На все про все им дали три дня, после чего за каждый недостающий фунт немцы обещали расстреливать по одному жителю. Невероятное требование, по своей жестокости достойное включения в сборник сказок братьев Гримм. Между прочим, Вильгельм Гримм прожил год на острове Фемарн, где он записывал местный фольклор, а последние годы жизни, прикованный к инвалидному креслу развившимся менингитом, провел в Ниендорфе, местечке по соседству с Баннесдорфом.
Вместе с рассказом о героической смерти шестерых немецких пехотинцев голштинская газета напечатала три сказки братьев Гримм – «Румпельштильцхен», «Вдова Петаки» и «Праздник сапожника». В первой брошенная в темницу девушка должна была превратить солому в золотую пряжу, во второй принцу наказали вычерпать ложкой озеро, а в третьей двум братьям велели срезать лес портняжными ножницами. У всех сказок был счастливый конец: возмездие свершилось, добро торжествует, жертвам отпущена полновесная мера счастья. История умалчивает о том, оценили ли по достоинству эти сказки жители Баннесдорфа, но, надо полагать, напрашивавшиеся сравнения были ими отмечены. Для них сказка о золотом флюгере имела печальный конец. Немцы расстреляли сто десять мужчин, пятнадцать женщин и троих детей, а золото, которое жителям местечка удалось собрать – семейные четки, обручальные кольца, сережки, запонки, подсвечники, распятия, дароносица, лопаточка, разрезной нож, часы, коронки, рамка, – после взвешивания (71 фунт) было выставлено в кафедральном Кёльнском соборе как свидетельство глубокой признательности жителей далекого северного местечка шестерым храбрецам, сложившим голову в их краю, а заодно и всей славной германской армии.
Когда союзники начали бомбить Кёльн, золотые украшения положили в банковский сейф. Спустя два месяца сейф погрузили в грузовик и отвезли в Карлсруэ, а оттуда в Баден-Баден, там из этих украшений сделали три «желтых бисквита», которые пополнили собой коллекцию Дойчебанка. Два слитка пришлось отдать шантажисту, грозившему рассказать о гомосексуальных связях управляющего с двумя банковскими клерками, а третий оказался в коллекции лейтенанта Харпша, который направлялся в северо-итальянский город Больцано, где нет настоящих спагетти, зато есть собор с флюгером в честь святого Петра. Флюгер этот сделан из двух огромных ключей: один, как гласит легенда, от райских врат – для праведников, а другой, стало быть, от адских врат – для грешников. Пока что еще никто не догадался влезть на шпиль за этими ключами, чтобы проверить справедливость легенды.
22. Двенадцать дней Рождества
В пятницу вечером, вскоре после Рождества 1939 года, Ханс и Софи Химмель, за нежную привязанность друг к другу в шутку прозванные голубками, поужинали в своей дрезденской квартирке в районе Биштрихт, поставили в мойку грязную посуду и, сев за чистый стол,
Первое золотое кольцо принадлежало дедушке Ханса, второе – бабушке Софи, третье отцу Ханса, четвертое – самому Хансу, а пятое когда-то выбрала Софи во время их короткого путешествия в Данциг, где они жили на вилле ее тетки у моря. Пять обручальных колец разного диаметра и веса, которые носили на разных пальцах в общей сложности сто тридцать семь лет.
Капрал Кеттль сразу обратил внимание на газетный лист с портретом Геринга на дне клетки с канарейками. Он открыл клетку, и птички вылетели на волю через сломанную дверь на задний двор, куда он следом вывел Ханса и Софи. Шел дождь, и пока капрал, сунув Софи под юбку дуло винтовки, тыкал концом в разные места, Ханс, которому не разрешили надеть ни шляпу, ни пиджак, ни брюки, дрожал, как цуцик, и чихал не переставая, при этом нервно посматривая под грушевое дерево, что капралу Кеттлю показалось подозрительным. В результате не бог весть какие еврейские сокровища перекочевали в ранец немецкого капрала и при этом обнаружилось, что вода проникла в футляр от очков и газета с фотографией солдата, получившего Железный крест за отвагу на полях сражений в Польше, вконец раскисла.
Через три недели Ханс умер на железнодорожном разъезде в Бутенберге, где он прятался в товарном вагоне, перевозившем кур. Болезнь давно подтачивала его изнутри, и вот случилось неизбежное, он захлебнулся собственной рвотой. На лицо лежащего спокойно уселась курица – верный признак того, что человек мертв. Еще через три месяца смерть настигла Софи в местечке Требогган, на просеке среди серебристых берез, в частных владениях немецкого военачальника Вернера фон Бломберга, где он охотился на фазанов и куропаток. Ее раздели догола и долго над ней измывались, особенно же ее мучителей забавлял шрам от кесарева сечения. Вот, смеялись они, даже родить через положенное место не сумела. Напоследок они оставили на ее теле еще один след – от пули в затылок. Таким образом, два шрама, родовой и смертельный, навсегда связали Софи с ее погибшим сыном.
Пять золотых обручальных колец, четыре канарейки, три французские курочки, два голубка, одна куропатка на грушевом дереве… почти рождественская песня. Пять золотых обручальных колец вместе с шестью сотнями таких же или похожих доставили в Готенберг, а оттуда в Голштинию на переплавку, и в результате на свет явился золотой слиток (серийный номер HS56ExH 42). Хотя первые буквы означали «Голштиния, плавильный завод», при желании их можно было прочесть и так: «Ханс и Софи». Цифры «56» означали номер партии, но при этом как бы указывали на возраст умерших. Латинская аббревиатура «Ex» значит не только «исполнено», но также «ушли из жизни». Следующая буква расшифровывается как «Холдштаттер», но ее можно расшифровать и как «Химмель». 1942 – год изготовления слитка и год смерти Химмелей.
Этот золотой слиток в числе прочих был упакован в мешок из зеленого сукна, завязан красной тесьмой и отвезен в Мюнхен. Потом он много путешествовал – Вена, Берн, Баден-Баден – и наконец обнаружился в чемодане на заднем сиденье черного «мерседеса» (номерной знак TL9246), брошенного на обочине дороги возле Больцано, единственного во всей Италии места, где не могут приготовить настоящие спагетти.
23. Золотой пистолет
Дело происходило в 1938 году. У некоего бального танцора была любовница, двадцатилетняя продавщица Петра из галантерейного магазина на Дортмундштрассе в Магдебурге, блондиночка с маленькой грудью и честолюбивым, властным отцом, и однажды он подарил ей дамский пистолет, сделанный частично из золота. В среду на первой неделе Великого поста Петра немного пофлиртовала в магазине со своим боссом, а вечером в затрапезной гостинице на Фалкенштайнплац бальный танцор обвинил ее в измене. Пока Петра была в ванной, он вытащил из ее сумочки пистолет и выстрелил своей любовнице в живот. Затем он быстро перезарядил оружие, чтобы покончить с собой, но в спешке вставил патрон другого калибра, и пистолет взорвался у него во рту, при этом ствол застрял в горле. Не помня себя от боли, бальный танцор бросился с лестницы головой вниз. Вместе с ним вниз с веселым звоном полетели разрозненные детали пистолета – рукоятка, предохранитель и курок, которые потом нашел у подножия лестницы Клаус, малолетний сын привратника.