Золотое побережье
Шрифт:
– А как там у Реймонда? – безразлично интересуется Сэнди.
– Да все в порядке.
– Так и продолжает громить оборонную промышленность ОкО?
– Еще как, пуще прежнего.
– И что, навербовал для своего крестового похода местных дурней?
– Вернее сказать – нанял. Ну да, конечно. Ты не думаешь, что он все сам делает?
Сэнди медлит, ему не хочется проявлять повышенного интереса, но тем временем в разговор вмешивается Анджела:
– Мы думаем, что с ним связались некоторые из наших друзей, и боимся, не нарвутся ли они на крупные неприятности.
– Ну… – хмурится Боб, – я не знаю, что тут и сказать. Во всяком случае Реймонд принимает самые строгие меры безопасности. Он божится, что все идет тихо и гладко.
– А слухи уже разносятся, – замечает Сэнди.
– Да? – снова хмурится Боб. – Ладно, я скажу Реймонду. Мне и самому кажется, что пора бы все это кончать, только не знаю, согласится ли он.
Сэнди бросает взгляд на Анджелу, и они переводят беседу на другие темы. Потом, обдумывая услышанное, Сэнди приходит к выводу, что ничего особенно ценного он, собственно говоря, не узнал. Зато удалось послать Реймонду полезную информацию.
Следующим утром Сэнди и Таш идут в гавань. Боб принес все необходимые ключи – от автостоянки, лодочной пристани, от ворот, ведущих к пристани, от клетки, ограждающей лодку, специальный ключ для отключения охранной системы, три ключа, позволяющие проникнуть во внутренние помещения лодки, и один, высвобождающий такелаж.
Лодка – это не лодка, а скорее уж яхта. Тридцатитрехфутовый катамаран с широким, объемистым корпусом, не отличающийся особой скоростью и гордо именуемый «Гордость Топеки». Надежная тиковая обшивка, борта и палуба – синие, паруса – всех цветов радуги сразу, на корме каждого из полукорпусов – небольшой вспомогательный движок. Они спускают яхту со слипа, включают движки и неспешно, с негромким тарахтением двигаются к выходу из гавани.
Мимо пяти тысяч лодок.
Мимо павильона Бальбоа и парома, перевозящего туристов.
Мимо дома, разрезанного пополам двумя насмерть поссорившимися братьями. Это – наша История.
Мимо буйка, отмечающего место, где ставил свою яхту Джон Уэйн.
Мимо поста морских пограничников (нужно выглядеть как можно безобиднее).
Мимо пальм, склонившихся над Пиратским Логовом. Это – твое детство.
А потом – в узкий канал, зажатый между двух молов. Час пик, и на выходе из самой оживленной гавани мира пробка почище уличной, скорость – пять узлов. Ничем не лучше, чем на трассе. За левым (если двигаться на выход) молом – Корона-дель-Мар, именно там Каханомоко познакомил Калифорнию с серфингом. Справа, за более длинным молом – Клин, любимое место бодисерферов.
– Интересно, откуда натащили все эти валуны и булыжники, из которых сложены молы? – лениво спрашивает Сэнди. – Тут поблизости ничего такого нет.
– Спроси у Джима.
– А ты помнишь, мальчишками мы добегали тут до самого конца?
– Да. – В самом конце корона-дель-марского мола – металлическая вышка, увенчанная мигающим зеленым огоньком. Одна из волшебных целей их детства. – Мы были психами, что носились по этим булыганам.
– Знаю! – смеется Сэнди. – Один раз поскользнуться – и с концами. Сейчас бы я ни за что.
– И я. С возрастом мы стали рассудительнее.
– А-ха-ха, ха-ха-ха. Что сразу же мне напомнило – а не пора ли запустить в глаз?
– Только поднимем сперва паруса, а то еще забудем, как это делается.
Сэнди и Таши поднимают грот, яхта бежит быстрее, они правят к югу.
Двигатели выключены. Сзади – белый пенный след. Отражение солнца в воде. Ветер сносит к берегу. Парус вздувается беременным животом.
Сэнди набирает полную грудь воздуха, выдыхает.
– Да, да, да. Наконец свободен [25] . Самое время отметить это дело.
25
Слова, выбитые на могильной плите Мартина Лютера Кинга.
– Тут куда лучше, чем в городе.
Сэнди капает в один глаз, в другой, промаргивается, вздыхает.
– Единственный достойный способ передвижения. Нужно затопить улицы и выдать каждому по катамарану, хотя бы маленькому.
– Мысль.
Намеченная точка рандеву расположена милях в шестидесяти от берега, за островом Сан-Клементе. Остров этот – федеральная собственность, и живут там одни козы. ВМС и морская пехота используют его для своих забав – здесь отрабатываются вертолетные атаки, воздушное и морское десантирование, точечное бомбометание и прочие такие штуки.
Торопиться некуда, корабль с Гавайев прибудет только завтра, возможно даже – завтрашней ночью. Сэнди и Таш почти не разговаривают – их долгое знакомство в этом не нуждается.
Но именно в такой умиротворенной, проникнутой дружелюбием тишине и начинают говорить люди, не склонные обычно к откровенным излияниям. Как-то вдруг оказывается, что Таш рассказывает про Эрику., Он обеспокоен. Чем выше поднимается Эрика в администрации хьюзовского молла, тем чаще и резче критикует она своего непутевого союзника и его эксцентричный образ жизни. А все знают, какой у Эрики Палме острый язык, тут уж мало кто с ней сравнится.
– А чего ей надо? – спрашивает Сэнди. – Она что, мечтает о деловом партнере, детях, респектабельной семейной жизни в дорогой квартире южного ОкО?
– Я не знаю, – говорит Таш, сморгнув пару капель из пипетки.
«Знает он, – думает Сэнди. – Знает, но не хочет знать». И если догадки Сэнди верны, Ташу придется изменить в своей жизни то, чего он не хочет изменять, – чтобы удержать союзницу, которую он хочет удержать. Классическая проблема.
Вот у самого Сэнди союзница надежнейшая из надежных; он постоянно шутит, что Анджела оптимистична биохимически, в ее жилах словно течет смесь из равных частей «Щекотки», «Восприятия прекрасного», «Звонка» и «Калифорнийского зноя». Научись Сэнди приводить своих клиентов в самое обычное для Анджелы состояние сознания, он давно стал бы богатым человеком. Сэнди очень дорожит Анджелой, их союзу уже почти десять лет – срок по нынешним меркам почти невероятный, – и они все еще любят друг друга. Чудо какое-то. И чем больше Сэнди слушает душевные излияния своих друзей, чем больше он смотрит на их кособокие, непрочные, то разваливающиеся, то кое-как подлатываемые союзы, тем больше он чувствует себя счастливчиком.
Так что он может только посочувствовать Ташу в его беде, ни о каких мудрых советах, подкрепленных собственным опытом, не может быть и речи. Положение трудное, тут уж и говорить не о чем. Дилемма. И куда ни кинь – неизбежны неприятные последствия. То ли измениться самому и удержать Эрику, то ли ничего не менять и ждать, пока она сделает ручкой. Либо так, либо этак, и решать это нужно ему самому, Ташу.
Темнеет, теперь они перебрасываются словами все реже и реже. И темы разговора становятся совсем нейтральными – случаи из детства, международные новости. А над головой, среди ветхозаветных, мерцающих, расплывчатых светил пробегают быстрые спутники, медленно проплывают антиракетные зеркала, они двигаются и на север, и на юг, и на запад, и на восток, словно звезды, сорвавшиеся с привязи и самовольно отправившиеся путешествовать.