Золотое побережье
Шрифт:
– Никто, конечно же, никому не угрожал физическим насилием, все делается гораздо более мирными средствами. Эти люди работают друг с другом не первый и далеко не последний раз. Так что, если ребята из Вашингтона достаточно заинтересованы, они могут доверительно, в частной беседе сказать: «Послушайте, не цепляйтесь вы так к этой истории, иначе на всяком сотрудничестве будет поставлен крест. Мы постараемся, чтобы любые взаимоотношения с нами превратились для вас в самую настоящую пытку, и вы навсегда лишитесь возможности сколько-нибудь эффективно функционировать во всем, что касается ВВС». А ребята из ФСП, они ведь тоже реалисты, им нужно смотреть дальше одного конкретного случая, так что они скажут себе: «Для ВВС это дело имеет первостепенное значение, а для нас – нет». И немного пригладят отчет о расследовании. Нет, там не появится, конечно же, никакого
Макферсон молчит, он просто не знает, что сказать. Внезапный приступ почти физического отвращения путает все мысли.
– Но послушайте, – продолжает Голдман, почувствовавший, видимо, настроение собеседника, – дело обстоит далеко не так плохо, как можно бы заключить из моих слов. В главном следователи ФСП не уступили ни на йоту и заключили отчет рекомендацией о повторном проведении конкурса. Теперь подождем и посмотрим, какое же решение примет на этот счет судья Тобайасон.
– А когда рассматривается наш иск?
– Примерно через три недели, если можно верить опубликованному графику.
– Я тоже приеду, обязательно.
– Вот и отлично, там и увидимся.
Трудно после этого удивляться, что Дэн Хьюстон, зашедший в конце рабочего дня к Макферсону с предложением посетить все тот же ресторан «Эль-Торито», застает его в крайне скверном настроении. Преисполненный одновременно и нелегких предчувствий, и злости, и надежды, Деннис не желает никуда идти и ничего пить.
– Знаешь, Дэн, когда-нибудь в другой раз. Но Хьюстон продолжает настаивать.
– Слушай, Мак, мне обязательно нужно с тобой побеседовать.
Остается только вздохнуть – совершенно ясно, что у Дэна тяжело на душе, ему необходимо выговориться.
– Ладно. Но не больше одного кувшина.
Они едут в ресторан, занимают обычный свой столик, заказывают обычный свой кувшин Маргариты, начинают пить. Дэн опустошает стакан в два глотка и сразу же берется наливать второй.
– Вся эта чертова антиракетная оборона, – с горечью говорит он. – Мы из кожи вон лезем, чего только не придумываем, чтобы системы заработали, но только-только что-то начнет получаться, как вдруг оказывается, что они великолепно применимы против вражеской обороны, то есть по сути своей являются еще одной разновидностью наступательного оружия. А тем временем не уделяется никакого внимания ни крылатым ракетам, ни ракетам, запускаемым с подводных лодок, что же касается настоящего, стопроцентно надежного зонтика, так там и конь не валялся!
Макферсон подавленно кивает, он относится к стратегической обороне в точности так же, и многие уже годы. Тут, кстати, и лежит одна из главных причин всех его неприятностей – черт же дернул ляпнуть о своих настроениях не кому-нибудь другому, а Лемону. И недоверие Макферсона ко всей этой концепции основывается на тех же самых резонах, о которых говорил сейчас Дэн, – каждый, буквально каждый ее аспект превратился в процессе последовательного развития в бессмыслицу.
– Все это настолько очевидно, – говорит он, – что должно бы, казалось, прийти на ум уже авторам первоначального варианта системы.
Дэн энергично кивает и приканчивает свою Маргариту.
– Вот-вот, вот и я то же самое! Эти проклятые ублюдки… – Он возмущенно трясет головой, головой, без всякого сомнения, пьяной. – Они просто ухватились за удобно подвернувшийся случай, да что там ухватились – вцепились обеими руками, намертво. Они раздули это до небес, они разрабатывали программы, втюхивали их военно-воздушным силам, вешали лапшу, как все будет хорошо и просто. Почему? Да потому, что это обеспечивало им деньги и карьеру, а все неприятности оставлялись на потом, на то время, когда они уйдут на пенсию. Большие люди, создатели системы. А потом всю эту дребедень позакидывали в космос и начали ставить на боевое дежурство – вот тут-то перед следующим поколением инженеров и встала задача, как заставить систему работать. Перед следующим поколением, то есть перед нами с тобой. Это мы с тобой должны расплачиваться за их карьеры.
– Как бы там ни было, – возражает Макферсон, – система уже есть, и никуда от нее не денешься. – Ему немного неловко выслушивать филиппики Дэна, в оборонной промышленности есть нечто вроде своих, корпоративных правил приличия, такие вещи просто-напросто не принято говорить. – А раз так, нужно делать все, на что мы способны, делать как можно лучше.
Ну вот, пожалуйста, заговорил прямо как Люси. А пьяный, отчаявшийся Дэн и знать не хочет ни о каких правилах приличия.
– Делать все, на что мы способны! А на что мы сейчас способны, что мы можем? Если мы даже заставим систему работать, русским всего-то и нужно будет, что вывести на орбиту ведро гвоздей, шарах – и десять наших зеркал на крылись. Вот и говори после этого об эффективности капиталовложений! Зеркало стоит миллиард, а его уделает десятицентовый гвоздь! Ха-ха! Чтобы защитить зеркала, мы заявляем, что подвергнем ядерному удару любого, кто на них покусится, то есть прямо возвращаемся к концепции взаимного гарантированного уничтожения – чтобы защитить ту самую систему, которая должна была избавить нас от этой концепции.
– Да-да, знаю я все это. – Макферсон чувствует, что мысли его путаются и расплываются, а что же говорить тогда о Дэне, который выпил в два раза больше? Напился, похоже, в стельку, того и гляди рухнет под стол. Попытка помешать Дэну заказать очередной кувшин ни к чему не приводит – Дэн со злостью отталкивает руку Денниса и упрямо повторяет заказ. Макферсон бессилен что-либо сделать, он чувствует уныние и опустошенность, они словно концентрируются вокруг залитой в желудок текилы. Зря только потратил время, которое можно было использовать на что-либо полезное. Ну а Дэн… что ж, Дэн, он и есть Дэн. Ожидая официантку, Дэн продолжает бормотать:
– Советы строят свою собственную антиракетную систему, и нам это, видите ли, не нравится, несмотря на то что вся официальная стратегия базируется на паритете. В результате то здесь то там вспыхивают локальные войны, позволяющие нашим крутым парням выразить свое недовольство, не начиная войну большую. Бух, трах, хук в подбородок, прямой в глаз, «Буллетин оф атомик сайнтистс» [29] устанавливает часы на одну секунду до полуночи, одна, ты слышишь, одна секунда до полуночи, и стрелки в таком положении уже двадцать лет! И еще, советские пусковые системы могут быть нацелены на американские города, они могут поджарить нас, как цыплят, за какие-то пять минут, и мы, как я уже сегодня говорил, можем сделать то же самое с ними, но только всего этого вроде как и нет вовсе, нет, что вы, такого никак быть не может, мы притворяемся, что все это – чисто оборонительные системы, и каждая сторона работает над тем, как бы половчее уничтожить ракеты другой стороны прежде, чем те сумеют сделать это с нами, уничтожить эти ракеты, чтобы потом спокойно и не торопясь запустить уже свои – с разделяющимися головками и стереть противника в порошок.
29
«Бюллетень ученых-атомщиков» – журнал, освещающий политическую, военную и военно-техническую тематику. На обложке каждого номера печатается изображение часов, положение стрелок указывает на большую или меньшую опасность ядерной войны. Обычно стрелки указывают примерно без четверти двенадцать, но во время, например, кубинского кризиса они были сдвинуты в положение без одной минуты двенадцать. Секундной стрелки на этих часах пока что нет.
– Хорошо, хорошо, – раздраженно отмахивается Макферсон. – Да, конечно, все это крайне сложно и неоднозначно. Никто никогда и не говорил, что тут все ясно.
– А я совсем не говорю про какие-то там сложности! – Зажатая в пальцах Дэна лепешка с треском разломилась пополам. – Я говорю, что это бред сивой кобылы! И люди, придумавшие архитектуру системы, прекрасно понимали, что это бред, но все равно продолжали заниматься своим делом. Продолжали потому, что их лично все это очень даже устраивало. И оборонную промышленность, ее тоже это устраивало, компании были в полном восторге – еще бы, такой роскошный бизнес, и подвернулся он как раз в тот момент, когда производство ядерного оружия пошло на спад. И физики, физики тоже, ведь они снова становились большими людьми, прямо как в старые добрые времена. И военно-воздушные силы – ведь на них возлагалась задача невиданной прежде важности. И правительство, у которого были свои, отдельные причины. В конце прошлого века экономика начинала киснуть, она нуждалась в толчке, а самый лучший толчок – увеличение военных расходов, это известно еще с того времени, когда вторая мировая война вытащила страну из Великой депрессии. Тяжелые времена? Начинай войну. Или попросту закачивай деньги в оборонную промышленность, есть там война или нет ее. Для нас оружие – нечто вроде наркотика, вколи хорошую дозу – глядишь, ветхая экономика и взбодрится. Лучший стимулятор, известный человечеству.