Золотое руно
Шрифт:
— Ей Богу, вам служит сам дьявол, — восхищенно заметил Лудеак, тоже присутствовавший при этой беседе.
— Пусть лучше вас услышит Господь Бог, — проникновенно молвил Сезар.
19. Комедия и комедиантка
Привезенный в Шатле Монтестрюк подвергся первому допросу, проведенному помощником судьи по уголовным делам. Югэ сидел на скамейке перед помощником. Сбоку приютился секретарь для ведения протокола. В зале были ещё охранники.
— Ваше
— Югэ де Монтестрюк, граф де Шарполь.
— Звание?
— Капитан королевской службы.
— Вы даете клятву говорить только правду?
— Клянусь не говорить ничего, кроме правды.
— Откуда прибыли?
— Из Венгрии. У меня поручение от тамошнего главнокомандующего графа де Колиньи.
— Видимо, поэтому вы оказались вблизи Шельского аббатства?
Монтестрюк ничего не ответил.
— Запишите: обвиняемый отвечать отказался.
Перо заскрипело с особой яростью.
— Итак, продолжим. Передо мной на столе лежит донесение, что прошлой ночью вы совершили убийство.
— Никакого убийства я не совершал, — ответил Югэ. — На меня в темноте кто-то набросился со шпагой в руке. Я вынужден был защищаться.
— Убитый вами человек — это дозорный солдат, бывший на своем посту вблизи Шельского аббатства. Что вы там делали в столь поздний час?
Югэ снова промолчал.
— Хорошо. Надеюсь, мы все же узнаем, зачем вы приходили туда. Есть более важное обстоятельство. Вот бумаги, захваченные в вашей комнате в гостинице. Кое-какие бумаги обнаружены у вас в кармане. Вы их узнаете?
— Одежду узнаю, бумаги — нет.
— Но вот эти написаны вашей рукой.
Югэ присмотрелся.
— Почерк мой, но я их не писал.
— Значит, по-вашему, они подложные?
— Не иначе, ибо повторяю: я их не писал.
— Так. Суд разберется. Хотите их прочесть?
— К чему? Это все клевета и отвратительная подлость.
— Ваш отказ будет записан. Можете идти.
Допрос был окончен. Монтестрюка увели.
Между тем Коклико с Угренком добрались до Парижа и отправились к принцессе Мамьяни.
Она проводила время в уединении. Готовясь отправиться навсегда в Италию, она мечтала ещё раз встретиться с Югэ, питая лишь самые скромные надежды. Выслушав же сообщение Коклико, она быстро поняла, чьи руки провели эту дьявольскую операцию. Ибо она хорошо знала и Суассон, и Шиврю.
— Боже мой, Коклико, — воскликнула она, — у нас очень ужасные противники!
— Вы отчаиваетесь, герцогиня?
— Мне это чувство незнакомо, но нам предстоит очень трудная борьба. Надо узнать, где твой господин.
— Я буду стараться за троих — прибавьте Кадура, которого уже нет в живых, и графа де Колиньи, которого нет в Париже. Но нужны деньги.
— Вот мой кошелек, возьми. Ты будешь искать внизу, а я — сверху. А ты что же, не боишься?
— Как же не бояться! Но я уже научился делать кое-что из Коклико — скомороха, тряпичника, солдата, коробейника… Они расстались, условившись согласовывать свои действия.
Первым делом принцесса отправилась к Суассон. Но хитрая обергофмейстерша притворилась, что ничего не знает. Когда же принцесса выразила по этому поводу удивление, она ответила вопросом:
— Вас это удивляет?
— Признаться, да.
— Ну, я ведь женщина, всего лишь женщина. Да, я любила графа де Монтестрюка, но любовь, как и ненависть, живут в моем сердце, как маргаритки на лугу. Теперь все забыто — и любовь, и ненависть.
«Ну и ложь!», подумала Мамьяни. Но делать было нечего. Ничего не узнав, принцесса направилась в Лувр. Там по этому делу царила какая-то настороженность. Как оказалось, был пущен в оборот термин «государственная измена». И все притихли, даже самые легкомысленные.
От принцессы, однако, не укрылось сияющее лицо Шиврю, которого она встретила на приеме у королевы. Пришедшему к ней вечером Коклико (тот тоже ничего не узнал, шатаясь с Угренком по Парижу) она лишь сказала, что дела Югэ совсем плохи, раз его соперник так радуется.
Коклико, казалось, это не расслышал.
— Вы были у госпожи Суассон?
— Да, была.
— Как же мы глупы… То-есть, извините, это я глуп. Ведь у нас есть Брискетта!
— Горничная у Суассон?
— Ну да! Такая хорошенькая девочка, веселая, как птичка, хитрющая, как бесенок. Она была без ума от графа де Монтестрюка, когда мы бегали по полям Арманьяка. У неё в мизинце ума больше, чем у меня во всем теле.
— Ты думаешь, она нам поможет? Это же простая горничная.
— Позвольте, принцесса, она прежде всего женщина. Разве не женщина послала бедного Паскалино в Мец? Разве не женщина послала графа де Колиньи в Венгрию? Не женщину ли я видел в доме Гуссейн-паши? Не женщина ли была в Зальцбурге, наконец? Когда одна женщина все запутает, распутать может только другая женщина.
— Пожалуй, ты прав. Действуй.
Но когда Коклико пришел в дом к графине Суассон, ему сообщили, что Брискетта уже не служит у нее.
— Где же она? — спросил он у лакея.
— О, она теперь — знатная дама, на свой лад, конечно.
— Знатная дама? Брискетта?
— Ну да. Ведь она стала актрисой.
В Париже отыскать актрису нетрудно. И хотя Брискетта сменила имя, через час поисков Коклико уже стучался в дверь квартиры госпожи Дюмайль.
Увидев его, Брискетта схватила Коклико за руки и затараторила:
— Как я рада тебя видеть, Коклико! Ты мне напоминаешь о…
Разумеется, последовали воспоминания о прошлом. Оно, впрочем, закончилось настоящим в довольно импозантном изложении: