Золотое руно
Шрифт:
Впрочем, это не составило тайны для Брискетты. И именно она передала принцессе Мамьяни нужную весть. Со своей стороны принцесса не замедлила встретиться с той, которая впоследствии скрылась от света под именем Луизы Милосердной. Она заговорила с ней языком, который не мог не тронуть пылкую и кроткую душу этой женщины. Разумеется, Леонора в неясных, о рассчитанных выражениях намекнула Лавальер о появлении при дворе баронессы фон Штейнфельд и о впечатлении, произведенном ею на короля. Лавальер уточнила имя баронессы. Принцесса, ответив ей, поскорее свела
— А! Здесь же и графиня де Суассон, — заметила с досадой герцогиня.
Результатом этого разговора, ведшегося с истинно женским искусством, явилось решение Лавальер немедленно вернуться в Париж с обещанием полной поддержки графу Монтестрюку.
А в Париже фон Штейнфельд после своего балетного выступления, где она танцевала с королем, уже вся была в мечтах о своем наступающем могуществе фаворитки. Сходным мечтам предавалась и Суассон, уверенная, что новая фаворитка всегда будет к её услугам. В этих мечтах не оставалось лишь места для пределов её честолюбия. И вдруг она узнала о возвращении Лавальер.
— Что же, — поразмыслив, решила она, — тем лучше. Я увижу, как эта Лавальер испытает унижение.
— Как знать, — возразил на это Шиврю (естественно, он обсуждал эту проблему с графиней), — может быть, вместо унижения получится торжество.
Олимпия улыбнулась. Указывая на проходившую мимо фон Штейнфельд, она произнесла:
— Вот весна, а то — осень. Весна всегда идет впереди.
Но к несчастью для Суассон баронесса была чересчур вспыльчива и не годилась для борьбы, где надо было расточать улыбки и кокетничать и где нельзя было побеждать без хитрых ходов. Захваченная врасплох возвращением соперницы, она не сумела совладать с собой, когда увидела, как толпа придворных вдруг почтительно расступилась на вечере у короля. Появилась Лавальер, взволнованная, но красивая, с беспокойством в глазах, но и с ненавистью во взоре.
Король почти инстинктивно двинулся навстречу той, вокруг которой слышался шепот одобрения. За исключением партии Олимпии Манчини, все любили Луизу Лавальер за её скромность и доброту.
Она поклонилась королю и произнесла дрожащим голосом:
— Я не могла устоять против желания возвратиться. Но мне достаточно одного взгляда вашего величества, и я уйду оплакивать свою судьбу…
Вздох прервал её слова. Она кротко взглянула на короля. Стало ясно: её власть была восстановлена.
— Мне постоянно было неприятно, — ответил король, подавая ей руку, — что вас долгое время не было среди этого окружения, где все о вас только и напоминало.
— Ах, государь, что вы! — прошептала она.
Улыбка осветила её лицо. Сердце короля дрогнуло: этот эгоист почувствовал, что он действительно любим. Он отвел герцогиню к окну и оживленно с ней заговорил. Придворные отошли вглубь зала. Вне себя от гнева баронесса горделиво вышла из зала.
— Ну, — шепнул Шиврю на ухо Олимпии Суассон, — не прав ли был я в своих предположениях?
— Эта Луиза так и лезет в святые… Но король, может быть, потом подойдет к баронессе.
— Разве вы не видели, что она ушла?
— Военная хитрость. Она это сделала, чтобы привлечь внимание короля.
В этот момент оркестр из двадцати четырех скрипок заиграл менуэт. Образовались пары. Все искали глазами фон Штейнфельд: она должна была танцевать с королем. На лице короля, оставившего Лавальер, отразилось неудовольствие. Вдруг открылась дверь и появилась баронесса. Дрожащим от гнева голосом она произнесла:
— Государь, я не войду в зал, пока другая из него не выйдет.
Все замерли и уставились друг на друга в немом изумлении.
— Несчастная, — прошептала Олимпия в отчаянии.
— Я думал до сих пор, — возразил король, — что здесь только я отдаю приказания.
И Людовик XIY холодно отвернулся от баронессы, окаменевшей на месте. Те, кто ещё сейчас спешили ей поклониться и одарить её комплиментами, быстренько убрались подальше. Покраснев от гнева, фон Штейнфельд направилась к лестнице. Протянув руку, она как бы искала опоры, но — увы — никто ей не помог. Впрочем, Олимпия все же быстро подошла к ней и тихо произнесла:
— Смелее. Кто так молод и прекрасен, как вы, никогда не должен отчаиваться. Просите короля об аудиенции.
— Как? После того, что произошло?
— Вы одержите верх, уверяю вас. Корона стоит небольшого усилия.
— Что же я ему смогу сказать?
— Не знаю… Все, что подскажет ваше отчаяние. Скажите, что любите, что умрете, если он не простит вас… Плачьте, и побольше. Прекрасные слезы, горячая речь… Это все так действует! Боритесь, прошу вас, и вы победите.
— Попробую, — прошептала баронесса.
— Приезжайте ко мне завтра. Король будет у меня. Я подам знак, и вы войдете, упадите к его ногам и не вставайте, пока не простит.
На другой день по Парижу разнеслась весть: ночью баронесса фон Штейнфельд получила приказ выехать из Франции. Шиврю примчался к Суассон.
— Слышали, — говорил он возбужденно, — прекрасную иностранку прогнали, а несокрушимого Монтестрюка почти освободили. Бог знает откуда взявшийся капитан, а ему помогают самые знатные дамы в королевстве.
— Я ещё не отказалась от борьбы… Эта несчастная Луиза все равно погибнет. Но вы-то, надеюсь, твердо решились вести дело до конца?
— Как вам будет угодно.
— Хорошо. Бегите в Лувр и постарайтесь добраться до короля. Дальше посмотрим, что делать.
В Лувре все были поражены вестью о высылке баронессы. Говорили, что у её дома уже стоит посланная специально карета с полицейским офицером. А тут ещё поступок д'Авранш! Все знали, что король не любил подобных вещей, а поэтому ждали очередного грома с неба.
И король действительно был разгневан, узнав, что проделала Орфиза. В присутствии Лавальер он высказал желание запереть строптивую навечно в крепость. Но…