Золотое руно
Шрифт:
В гальюн забежал матрос.
Иван поправил зачем-то патронташ, перекинутый через плеча, неторопливо прикурил и глянул на матроса. У того было такое блаженное лицо, словно он сидел не на корточках, а на седьмом небе. Ивану сделалось еще тоскливее, и он вышел посмотреть на то место, где в снегу были зарыты его вещицы.
В одиннадцать с большим трудом Ивану удалось уйти незамеченным, и они встретились с Шалиным в конце пирса.
— Иди за мной! — тихо бросил Шалин и пошел впереди.
Обычно высокая фигура Шалина сейчас, в темноте, казалась ниже, — видимо, боцман от напряжения сжался. Иван шел следом и по шагам Шалина понял, что тот идет в валенках. Кронштадт был тих в этот послеотбойный час, но это была настороженная тишина, и боцман несколько раз раздраженно шипел:
— Тише! Мягче ставь свои копыта!
Глаза присмотрелись к темноте, и уже можно было определить очертания фортов и даже суда. В одном Иван узнал свой эскадренный миноносец «Антей», уж его-то он ни с чем не спутает! А кругом — тьма. Иногда справа мирно мелькал случайный огонек в тихих уснувших улицах, и тогда Ивану начинало опять казаться, не напрасно ли он, рискуя жизнью, покидает этот в общем-то тихий город на острове. Может быть, все обойдется благополучно и весной его отпустят домой? И что бы комитетчикам не помириться с Лениным?
Боцман шел быстро, но осторожно. Дважды они ложились в снег за какие-то каменные выступы и пропускали встречных. То были или патрули, или разводящие, но встреча с ними была одинаково опасна здесь, в этой пустынной части города. Норд-вест не унимался и был здесь, как в море, напорист и плотен. Иван все чаше закрывал рукавом лицо и в один из таких моментов наскочил на спину неожиданно остановившегося Шалина.
— Да ттихо ты, серммяга! — еще злее прошипел Шалин, не разжимая скоркнувших зубов.
Он замер вполоборота, схватил Ивана за шинель на груди и прислушался. Но все было по-прежнему тихо, лишь ветер безжалостно резал себя о мачты судов и похоронно ныл.
— Замри тут! Я сейчас… — коротко бросил Шалин, все так же не разжимая зубов.
Он опустил свою длинную руку с груди Ивана и полез за пазуху. Послушав еще немного темноту, он швырнул на снег, прямо под ноги Ивана, мягкий куль, что держал в другой руке, нахохлился, посопел, нервно проглотил слюну и, как в холодную воду, осторожно шагнул к темноту.
Иван потоптался застывающими ногами на снегу, потрогал куль, величиной с шинельную скатку, и присел на него.
«Сермяга… — вспомнил он. — Сам-то невелик барин. Лавчонка была у батьки, да и та — не ахти…»
Шалин, судя по старым слухам в деревнях, был в отца молчалив, да не в отца беспутен. Винцо потягивал, девок пощупывал, а к батькиному делу не имел пристрастии, да и мот был он не в торговца. Грешили на него также, что это он перед войной церковь обчистил, и с тех пор про него говорили, в тихом омуте черти водятся. Перед призывом на флот учился где-то на фельдшера. На судне служил исправно, характером понравился начальству и стал вскоре боцманом. После этого от батьки стал получать ласковые письма и деньги. В революцию был со всеми в Питере, в Александровском саду, вместе с Иваном костры палил, в патрулях погуливал. Но скучен был в революцию Шалин: письма от батьки грустные пошли. Когда поднялся Кронштадт — ожил ненадолго, а в последние недели опять сник, хуже прежнего: неладное, видать, почуял.
«Башковитый молчун, — подумал Иван, прислушиваясь, — а вот в комитет не выбрали. Тоже власти не досталось…»
С той стороны, куда ушел Шалин, почудилось Ивану что-то, словно там кто вякнул, подымая тяжелый груз. Вскоре послышались торопливые и неосторожные шаги…
— За мной! — рискованно громко приказал Шалин, тяжело дыша.
Иван снова пошел сзади. Шагов через пятьдесят остановились.
Перед ними лежал убитый матрос. Шалин кивнул на распластанное тело часового и проговорил, как бы советуясь:
— Винтовку возьмешь?
— А ну ее!..
— Сымай валенки!
Иван неуверенно приблизился к трупу, наклонился. Ноги часового заплелись, и носки валенок ушли в снег. Иван замешкался. Шалин повернул труп на спину и раскинул ноги убитого.
— Скорей!
Иван снял валенок. Второй был надет туго, и труп пополз. Шалин наступил ногой на грудь убитого. Иван уперся рукой в бедро мертвеца — и различил лицо усатого матроса, стоявшего сегодня рядом на митинге. Это было так неожиданно, что он отпустил ногу с валенком. Шалин не выдержал. Он подскочил, шипя что-то, оттолкнул Ивана и сам потянул валенок. Но тот не снимался. Шалин с силой наступил на живот матроса и дернул валенок. Иван слышал, как голая пятка матроса цыкнула в снег.
— Давай, давай, скорей, переоденешься на льду! — прикрикнул Шалин и почти бегом кинулся вперед.
Они вышли на лед и пошли в сторону Ораниенбаума, чтобы сбить погоню с толку, потом Шалин сделал круг и, обойдя Кронштадт по северной стороне, двинулся на восток.
— В Петроград, Андрей Варфоломеич? — спросил Иван.
— Давай держаться берега, чтобы не терять его из виду: лед бы не подвел, — вместо ответа сказал Шалин.
Шли несколько часов. Шалин — впереди, Иван — за ним. Снег под ногами стлался во тьме серым сбитым одеялом, а впереди сливался с темнотой, которой, казалось, не было конца.
— Как ноги? — спросил наконец Шалин.
— Окоченели.
— Ну так сымай свои копыта! — раздраженно сказал Шалин и бросил Ивану куль.
Тот сел и стал переобуваться в валенки.
Когда он надел первый валенок, ему показалось, что там, в самом носке, еще жило тепло от ноги убитого матроса. Он с трудом подавил в себе чувство отвращения к Шалину, торопливо курившему в рукав, к самому себе и к валенкам.
— Скоро рассвет, — заметил Иван, чтобы как-то отогнать мрачные мысли, с приходом рассвета, казалось ему, придет освобождение от всех страхов.
— Да, пожалуй, черт возьми.
— А что так? — удивился Иван.
— До границы не успеем, конечно, но за Питер надо бы зайти засеро, до разгара дня.
— До какой такой границы?
— До финской. Другой ближе нет.
— А на кой она нам? — с тревогой спросил Иван. Он доже перестал одеваться и держал на весу голую ногу.
— Тебя, дурака, забыл спросить!
— Зачем так, Андрей Варфоломеич? Может, я и не ровня вам, а в этом деле сам хочу разобраться. Зачем мне от дома-то…