Золотое яблоко
Шрифт:
В этой реликвии заключалась настоящая магия. Пока я смотрел на слабое свечение Золотого Яблока, в нем зашевелилась древняя жизнь, глядевшая на меня бессчетным количеством холодных глаз, вся прелесть прошлого, сжатая в шар, с легкостью умещающийся в руке. В темноте в нем собралось все слабое свечение лампы, и теперь шар сиял, как солнце, которое могло взойти над магическими землями.
— Вы сможете найти защелку? — вернул меня к действительности голос Аргила.
— Не знаю. Может быть. Можно попробовать? — ответил я после некоторой паузы.
— Прошу. Там ничего нет. Хотя... вы знаете, если так подумать, вы не первый, кто говорит мне о потайной защелке. Не могу понять, почему я только сейчас об этом вспомнил... — Голос Аргила на секунду стих. —В Лондоне был один американец. Он сказал мне, что несколько лет назад уже изучал этот сосуд. Я пообещал ему показать предмет, но бедного старика убили до того, как мы встретились. Это случилось в тысяча девятьсот сороковом.
Я вспомнил ту ужасную осень.
— Неудивительно, что вы забыли, — сказал я. — Наверное, столько всего произошло, вам было не до того. Этот старик был смотрителем... — Я произнес название музея.
— А, да. Все верно.
— Он изучал сосуд еще в девятнадцатом веке, — сказал я. — У меня с собой его отчет. Все довольно просто, когда знаешь, в чем фокус. Но если нет...
Прочитав документ, я понял, как открыть сосуд, но даже тогда мои пальцы с трудом справились с его мелкими деталями исключительно тонкой работы. На все про все у меня ушло несколько минут. Затем Золотое Яблоко открылось в моих руках, развалившись на две половинки со специальными пазами. Оно оказалось полым.
Но внутри не было пусто.
Я уставился на многократно сложенную пачку... газетной бумаги? Но она не выглядела старой газетой. Наощупь материал походил на пергамент, но казался тоньше луковой кожуры, и на нем были надписи, слова на безошибочно узнаваемом современном английском языке.
— Вы ошиблись, — сказал я Аргилу. — Посмотрите. Возможно, тут вы найдете зацепку.
Бумага хрустела, пока я разворачивал ее. Но Аргил, перегнувшись через мое плечо, выхватил находку прежде, чем я смог разглядеть хоть что-то в свете крошечной лампочки.
— Дайте мне, — сказал он странным, напряженным голосом.
С той же самой интонацией, с которой Аргил говорил, как в суматохе войны забыл о тайне, рассказанной ему старым смотрителем. Он взял светильник и почти ревниво отвернулся от меня, поднеся лампу к бумаге так близко, что она, наверное, обуглилась, пока он в тусклом свете пытался прочитать, что написано на ней.
В свете лампы я на секунду-другую увидел худой силуэт Аргила. Он был практически неподвижным, только бумага едва слышно шелестела. Затем я услышал его вздох — и глубокий, очень глубокий, почти беззвучный выдох, словно весь воздух из легких вышел за один прием.
— Что там? — спросил я.
— Дайте мне закончить, Расселл, — ответил он очень тихо. — Дайте мне... ох, это невозможно! Боже, это немыслимо!
Я почувствовал, как во мне проснулся журналистский инстинкт.
— Прочитайте вслух.
— Нет... нет. Сначала я сам! — Голос Аргила вдруг стал резким. — Вы все увидите... потом. Не мешайте, ради Бога!
Я ничего не сказал. Я наблюдал за ним из другого конца комнаты — силуэт на фоне крошечного шевелящегося пятнышка света, сидящий в дальнем углу так, что спинка кресла практически скрывала его от меня. Аргил продолжал читать с напряжением, которое чувствовалось в самом воздухе. Страницы неустанно шелестели. Я сидел в темноте, вертя в руках Золотое Яблоко и периодически пополняя стакан из графина, хотя мне каждый раз приходилось его нащупывать. Я был жутко взвинчен от ожидания, каждая секунда, казалось, длилась целую вечность.
Светомаскировка все еще держала Нью-Йорк в полной темноте, когда я услышал тихие звуки ботинок Аргила, шаркающих по ковру. Он поставил маленькую лампу на стол рядом со мной и положил рукопись мне на колени.
— Дайте мне Золотое Яблоко, — сказал он таким напряженным голосом, что я едва узнал его.
Я уставился на бледное овальное пятно его лица и черные, бесформенные контуры тела.
— О чем там говорится? — спросил я.
— Вы... сами прочитаете. — Аргил взял Золотое Яблоко. — Увидите, что... это объясняет все. Прощайте, Расселл. После того, как прочитаете, то все поймете.
— До свидания. Постойте... Аргил... — Я смотрел на тень, идущую в угол. Я слышал, как стихли звуки его шагов, и как скрипнуло кресло, когда он сел. А затем...
В комнату ворвался порыв свежего воздуха, словно кто-то стремительно прошмыгнул мимо. Этот звук было не с чем сравнить, но каким-то образом, вполне определенно, я почувствовал, что секунду назад в комнате было два человека, а теперь остался только один.
— Аргил... — сказал я.
Тишина. Я понял, что его тут больше нет.
Я взял лампу и с ее едва заметной помощью нашел кресло Аргила. Оно было пустым. Я не слышал, как оно скрипнуло, когда он вставал, но теперь на нем никто не сидел. Я не слышал тихого шарканья его ботинок и знал, что он не проходил по ковру, хотя в комнате его больше не было. Осознание этого факта пришло не благодаря этим небольшим уликам, хотя я, наверное, услышал его, почувствовал его уход. Нет, дело было в моей крайней, неоспоримой внутренней убежденности. Физической уверенности, если вам так больше нравится. Он... погас, как свеча.
Вместе с Золотым Яблоком.
Я обыскал квартиру. Наощупь вышел в коридор и позвал Аргила. Но он не появился. Когда я вернулся, рукопись, что была в Золотом Яблоке, лежала на ковре, где я уронил ее, когда вскочил.
Я собрал бумаги, а мой разум все еще ничего не понимал. Я понял, что ответ на загадку, если он вообще где-то есть, должен лежать в них. Я сел, держа маленькую лампу очень низко и напряг глаза, чтобы в тусклом свете разобрать, что написано на страницах.
Итак, я прочитал записи, которые нацарапал сам Джон Аргил в начале войны, пока на Лондон падали первые бомбы, когда он наткнулся на магию золотого сосуда, созданного неизвестным мастером, чьи кости давным-давно покоятся в земле. Мое ощущение, когда я в первый раз дотронулся до Золотого Яблока, было верным. В этом древнем, прекрасном предмете заключена магия, опасное колдовство, открывающее врата в утраченные грезы.