Золотой архипелаг
Шрифт:
Авдеев был по-прежнему замкнут, и только на лице его отразилось неудовольствие от того, что эта заезжая пухленькая мильтонша пытается его так примитивно взять на понт.
— Но ты не знаешь всех обстоятельств, — продолжала Галя. — Любченко только что был арестован, он готов дать показания при условии, чтобы ему засчитали добровольную помощь следствию. По-моему, он не заслуживает никаких уступок. Ведь это он был главным в группе, правда? Это он вас вовлек? Уверена, что так: он старше и опытнее. Несправедливо будет, если Любченко отделается меньшим сроком, а ты загремишь на полную катушку. Мне кажется, тебе есть смысл его опередить.
Галя откинулась на спинку стула, с трепетом ожидая реакции. На самом деле она блефовала: Любченко не только не был арестован, против него, собственно, не было ни одной улики. Если Любченко здесь ни при чем, Галя рисковала навсегда разрушить хрупкое доверие, устанавливающееся между ней и Тимуром. Если… На секунду Галя испуганно зажмурилась, не в состоянии смотреть на лицо Тимура, которое стремительно менялось, точно растрескивался изнутри покрывавший его лед безразличия. Но тотчас ей пришлось открыть глаза. Потому что Тимур Авдеев заговорил. Впервые заговорил по-настоящему.
Он рассказал все о своей группе. О своих друзьях, тоже
СЕРГЕЙ ГРИБОВ. ВОЗВРАЩЕНИЕ СОЗНАНИЯ
Сергей Грибов любил поболеть с удовольствием, еще в детстве, когда в ответ на его незначительные хвори заботливая мама окружала Сереженьку теплом и уютом, разрешала пропускать школу, варила какао и жарила картошку, которую Грибов, сколько себя помнил, предпочитал всем изысканным блюдам. Помимо этого, болезнь означала возможность устраниться от всех домашних дел и в который раз самозабвенно погрузиться в «Приключения Шерлока Холмса», которые захватывали Сережу, несмотря на то что развязка каждого рассказа была ему знакома наизусть. Он неизменно холодел от волнения, предчувствуя, что с болот вот-вот появится, сияя фосфорической пастью, собака Баскервилей; он усвоил все хитрости дедуктивного метода великого сыщика… При этом Сережа никогда не мечтал раскрывать преступления в реальной жизни и, если бы ему это предложили какие-нибудь великодушные дяденьки-милиционеры, вряд ли испытал бы прилив радости. Какой-то частью своего отчасти очень инфантильного, отчасти, наоборот, рано развившегося ума он понимал, что настоящее преступление — дело грязное и небезопасное, так что таким болезненным и уязвимым мальчикам, как он, лучше держаться от него подальше. Он просто — чисто и бескорыстно — любил читать детективы, причем предпочитал те, в которых разгадка преступления оказывалась плодом логических усилий выдающегося ума, а не стрельбы и беготни тупого парня, мало чем отличающегося от выслеживаемых им бандитов или убийц… Конечно, Сережа читал детективы и тогда, когда был здоров, но во время болезни он мог делать это без чувства вины и оглядки на то, что пора делать уроки.
Позднее, во взрослой жизни, Сергей Грибов не имел права тратить время на болезни: деньги никого не ждут, и, если ты их не заработал в данный момент, значит, они для тебя навсегда утрачены. А вот увлечение детективами осталось, только теперь он, состоятельный человек, мог влить его в правильное русло: детективные романы должны приносить не только удовольствие, но и деньги. С этой целью было создано издательство «Эффект». Конечно, нельзя сказать, что «Эффект» был финансовым гигантом — так, средней руки издательство, но зато он приобрел респектабельность и не слишком обширную, зато преданную когорту читателей. Выпускали здесь детективы и переводные — английские, шведские, финские, венгерские, даже японские, — и отечественные, но все они относились к ценимому Грибовым разряду хитроумных логических загадок. Оказалось, что даже в наше время незамысловатых боевиков не перевелись любители давать пищу уму! При этом Грибов уделял большое внимание языку: на корню зарубались отечественные романы, пестрящие фразами вроде «Он занял ему стольник» (вместо «одолжил») — так же как и переводные, в которых благодаря переводчику принцессы появляются на балах в вельветовых, а не бархатных платьях, а герои попадают в комнаты, обставленные античной (почему-то не антикварной и не старинной) мебелью. Экономист Грибов, конечно, романо-германских факультетов не кончал, но точное слово ценил. Так же как и добросовестность в отношении порученного дела.
Что же касается второго, помимо книжной продукции, детища «Эффекта» — альманаха «Российский детектив», то здесь строгие требования не действовали, за исключением одного: документальной подлинности. В альманахе «Российский детектив» преступления обычно не были изящными и безупречно логически выверенными: они были иногда нелогичными, иногда зверскими, иногда бессмысленными — так же, как и в жизни… Что значит «как», ведь они и брались из жизни! Иногда их персонажи выступали под своими подлинными именами, если дело было старое и закрытое, но чаще их выводили завуалированно, под прозрачными псевдонимами, которые осведомленному читателю не составляло труда раскусить. Неудивительно, что не один из этих персонажей имел зуб против журналиста, растерзавшего его, как Тузик грелку; но еще больший зуб, можно сказать, клык, — и против самого Грибова, с санкции которого все это писалось и выпускалось в свет приличными тиражами. Занимаясь издательским делом, Грибов наслаждался возможностью соприкасаться с совершенно реальными преступниками исключительно в книжно-журнальном контексте, на уровне написанного слова, словно они были действительно персонажами, а он — всемогущим автором, парящим в небесах над схваткой и чуть-чуть в стороне. И рано или поздно он должен был бы осознать, что все это — иллюзия. Если автор существует, то им способен оказаться лишь Бог. А все прочие — лишь персонажи, которым способны причинить реальное зло другие подобные персонажи. Грибов не заметил, что в качестве исполнительного директора компании «Подмосковье-агро» вплотную подошел к тому, чтобы соприкоснуться с настоящим преступлением. Жертвой которого он и стал…
Когда Сергей Грибов пришел в себя, первой весточкой о том, что он жив, стала дичайшая волна головной боли. Когда боль чуть-чуть отодвинулась на задний план, очнувшийся разум принялся торопливо собирать по кусочкам действительность: грязновато-белый, очень высокий потолок, верхняя часть тоже очень высокого, вытянутого окна, бледно-зеленые стены… Скашивая глаза, он установил, что лежит на кровати, застеленной белым бельем. Ни в одной из его квартир не было белого белья: белый цвет вообще не относился к числу его любимых, а для постели он и подавно предпочитал страстные цыганские сполохи синего, красного и оранжевого. Впрочем, таких высоких, но пострадавших от времени потолков и длинных немытых окон ни в одной его квартире тоже не было… Сознание еще пыталось играть в сложные игры с самим собой, но ответ уже пришел: ни во что, кроме казенной обстановки, кусочки действительности не могли сложиться. Значит, больница. Судя по бедности обстановки, не какая-нибудь дорогая, навороченная клиника, а обычная, заурядная, для всех… «Или тюремная», — подкорректировал себя Грибов и испугался: откуда взялась в его мыслях тюрьма? Что он натворил? Возможно, у него отшибло память, но что-то ведь он в этом беспамятном состоянии мог натворить? В панике Грибов постарался проинспектировать воспоминания. Последнее, что всплывало перед его мысленным взором: он ведет «мерседес», выруливая из аэропорта Домодедово в направлении своей ближайшей к этому пункту квартиры. Что же дальше? Черт, неужели сбил кого-нибудь? Или попал в автомобильную катастрофу?
Над Грибовым, лихорадочно барахтающимся в своих воспоминаниях, склонилось чье-то лицо. Так и есть — он в тюрьме! Или хуже… Это же не медсестра, не врач — это какой-то тип в камуфляжной форме… Грибов закрыл глаза, пытаясь хотя бы на несколько секунд отсрочить неотвратимую катастрофу.
— Сергей Геннадьевич, вы очнулись?
Не смея скрывать этот факт, который рано или поздно станет очевидным, Грибов на всякий случай заморгал, как будто очнулся только что.
— Ну вот и хорошо, — улыбнулся камуфляжный тип. Его гулкий голос бил по больной голове Сергея Геннадьевича, будто чугунный язычок могучего колокола, улыбка в опрокинутом варианте наблюдаемого из лежачего положения лица гляделась довольно жутковато, но Грибов разобрал, что говорит с ним камуфляжник вежливо, даже ласково. — Все будут рады, что вы очнулись. Это самое главное. Значит, дело у вас пойдет на поправку.
— Чечичилачи? — спросил Грибов. По правде говоря, он хотел задать вопрос: «Что со мной случилось?», но вместо осмысленного предложения из его пересохшего рта вырвалась такая вот ерундистика. Неизвестно, что разобрал в этом беспорядочном наборе слогов молодой камуфляжный парень, но голос его стал более тихим и мягким:
— Да вы не переживайте, Сергей Геннадьевич. Кто бы на вас ни покушался, мы его сюда не пустим. Мы ваша охрана. Круглосуточная…
А, так, значит, это не он кого-то убил, а его чуть не убили! Зато теперь уже не убьют. Вон какая мощная у него охрана. И какая заботливая… Сразу стало легче: и психологически, и, кажется, даже физически. И грязный потолок, и окно, и стены, которые он уже успел возненавидеть, вдруг стали выносимы, отчасти милы. Ну, в точности как в детстве, когда небольшая температура, кашель и насморк ничуть не мешали удовольствию, получаемому от выгод, предоставляемых болезнью. Стало тепло и уютно, как у мамы, когда на кухне жарится картошка.
— Бабогбо, — прошептал Сергей Геннадьевич. Наверное, это должно было означать «спасибо».
ВИТАЛИЙ ЛЮБЧЕНКО. ОРГАНИЗАЦИЯ ЮРИСТОВ-КИЛЛЕРОВ
Виталий Любченко, высокий смазливый блондин двадцати семи лет, Галю отчасти разочаровал, хотя для нее как для человека, заинтересованного в скорейшем раскрытии дела, разочарование выдалось приятным. В отличие от Тимура Авдеева, который на допросах молчал, как партизан в тылу врага, Любченко оказался слабоват, хоть перед своими сообщниками, должно быть, строил из себя матерого волка. Поначалу, правда, изображал оскорбленную невинность, кричал, что милиции все равно, кого посадить, лишь бы посадить, что он на занятиях в юршколе изучал такие фокусы, его на них не подловят… Показания Авдеева заставили Любченко притихнуть, но ненадолго. Оправившись от первого потрясения, он во всеуслышание заявил, что с Авдеевым у него знакомство шапочное, а что он там плетет, это его личное дело. Если Авдеев рассказывает всякие подробности об убийствах, значит, он и убивал, при чем здесь Виталий Любченко? Гале потребовалось терпеливо и дотошно сравнивать при Виталии его низкие доходы с его же непомерными расходами, окучивать его показаниями соседей и сотрудников юридической школы, которые единодушно свидетельствовали, что Любченко и еще несколько учащихся отсутствовали на занятиях именно в те дни, когда совершались нападения на предпринимателей… Окончательно добила его обнаруженная на его тренировочном костюме улика: кровь предпринимателя Ефимкова. Любченко скис, впал в тягостное молчание и часто почесывал то лоб, то затылок. Гале было стыдно смотреть на этого человека, который едва-едва не получил юридический диплом. Зачем он только выбрал такую профессию, если хотел не помогать людям, а убивать их? Для того, чтобы получше заметать следы? Да ведь он и замести их как следует не сумел… Идеалистка Галя, племянница такой же идеалистки Шурочки Романовой, испытывала к этому привлекательному на вид парню, который наверняка нравился женщинам, естественную гадливость.
Любченко было безразлично, как он выглядит в глазах капитана Романовой. Зато ему было небезразлично, как он будет выглядеть с точки зрения следствия. А потому, отбросив жалкие попытки выйти сухим из воды, Виталий заговорил. Говорил без должной искренности, переводя стрелки на своих товарищей-студентов, которые его, несчастного, якобы запутали и вовлекли. Однако кое-какая истина из его сбивчивых речений вырисовывалась.
Заварилась вся эта грязная история, как это часто случается, вокруг идеи обогащения. О том, как катастрофически не хватает денег бедным студентам, заговорили как-то раз в тесной дружеской компании Виталий Любченко, Тимур Авдеев и еще один ранее не отмеченный следствием молодой человек, Станислав Лопатин, также учащийся высшей юридической школы. По окончании этого учебного заведения возможностей обогатиться у них прибавится, ну, а пока оставалось только с тоской облизываться на блага, доступные кому-то, но не им. Почему же не им-то? Они молоды, внешне не уроды, полны сил, в том числе и физических. Почему не попробовать найти применение своим силам? Нет, ну ясный пень, что не вагоны на Московском вокзале разгружать, — для этого они считали себя слишком умными и компетентными: без пяти минут юристы! Без пяти минут юрист Тимур Авдеев (по крайней мере, так получалось со слов Любченко) толканул идею: «А давайте организуем кооператив по убийствам!» Как-то так получилось, что его идея моментально до всех дошла и всем понравилась. В общем, единственное, что от них требовалось, это убирать неугодных кому-то людей и получать за это приличные бабки. Чем они могут потеснить конкурентов-киллеров? А тем, что, в отличие от тех, чей козырь — абсолютное владение огнестрельным оружием, учащиеся юршколы посвящены в хитрости криминалистики и найдут способ обставить заказное убийство так, чтобы оно не походило на заказное. Так, словно орудовали не профессионалы, а какие-нибудь бомжи, которые позарились на часы покойного… Главную трудность представляли не клиенты, которые заранее виделись юным юристам бездушными болванами, наподобие мишеней в тире, а заказчики. Во-первых, как не «засветиться» в общении с заказчиками, чтобы не вызвать подозрения милиции? А во-вторых (и пока что в-главных): как их найти? Толстоватый и напористый Стае Лопатин, любитель заниматься виртуальным сексом в эротических чатах, выдвинул предложение: действовать через Интернет. И с той, и с другой стороны — полная анонимность.