Золотой человек
Шрифт:
Во время этих ночных бдений Тимару выпала исключительная удача. Он оказался свидетелем небесного явления, зарегистрированного в летописях астрономов как единственный в своем роде феномен. То была комета, появляющаяся на небе через известные промежутки времени.
«Вот моя звезда! — сказал себе Тимар. — Она светит таким же рассеянным светом, как и моя душа. Ее блуждание и исчезновение в космосе так же бесцельно, как мои собственные скитания по белому свету. Ее существование, как и мое, лишь простая видимость — тщеславный блеск, в котором нет ничего реального».
И он неотрывно стал наблюдать это движущееся по небосводу чудесное светило. Одновременно с
На следующую ночь хвост кометы окончательно раздвоился и световые пучки начали расходиться в разные стороны. Тем временем самый крупный и дальний спутник Юпитера стремительно приближался.
«Что-то будет с моей звездой?» — мелькнуло в голове Тимара.
На третью ночь, когда спутник Юпитера стоял к комете совсем близко, образующее ее голову светящееся ядро заметно потускнело и стало понемногу расплываться по небу.
На четвертую ночь комета расщепилась, и образовались два самостоятельных светила со светящейся головой и хвостом. Эти небесные тела совершали свой бесцельный бег во вселенной, двигаясь по разным параболам, под острым углом друг к другу. Оказывается, и на небе бывают подобные раздвоения?..
Тимар следил за необычайным феноменом до тех пор, пока кометы не исчезли в беспредельной глубине вселенной.
Редкостное зрелище произвело на него неизгладимое впечатление. Теперь он уже бесповоротно был готов покончить с «этим светом».
Существуют сотни мотивов к самоубийству. Но самый неодолимый нередко порождается чрезмерно затянувшимся созерцанием вселенной. Человек, который занимается исследованием небесного свода отнюдь не в научных целях, а лишь мучимый желанием проникнуть в тайны природы, требует тщательного надзора. Его следует держать под неусыпным наблюдением и опекой, особенно ночью. Прячьте от такого одержимого острые ножи и пистолеты, обшарьте все складки его одежды, не хранит ли он там яд.
Да, Тимар решил покончить с собой. К людям сильного характера такая мысль приходит не сразу. С ней осваиваются порой в течение нескольких лет, старательно обдумывая все способы ее осуществления.
Итак, мысль о самоубийстве вполне созрела в душе Тимара, и он приступил к ее осуществлению.
С наступлением ненастных дней он покинул берег озера Балатон и вернулся домой, в Комаром. Все, кого он встречал после возвращения, приветствовали его одним и тем же возгласом:
— Как хорошо вы выглядите! Какой у вас цветущий вид!
И Тимар старался подтвердить это впечатление, притворялся веселым и беззаботным. Только зоркие глаза Тимеи приметили в чертах мужа какую-то затаенную обреченность, и она озабоченно спросила:
— Что с вами?
С самого начала его болезни жена относилась к нему с исключительной чуткостью. Но ее заботливое внимание только сильней укрепляло его намерение совершить роковой шаг.
Всякое самоубийство — не что иное, как проявление безумия, и это безумие рано или поздно становится заметным. Большинство помешанных, а особенно те, кто покушается на собственную жизнь, сознают свое состояние и всячески стараются не выдать себя, сохранить в тайне свое намерение. Но эта нарочитость поведения как раз и выдает их с головой. Напрасно они пытаются говорить рассудительно,
Поразмыслив над этим, Тимар решил, что ему не следует осуществлять свой замысел у себя дома.
Первым делом он составил письменное завещание, в котором все свое состояние завещал Тимее и бедным. При этом он весьма предусмотрительно создал для жены особый фонд. В случае, если бы она после его смерти вышла замуж и разорилась, то и ей и ее детям ежегодно должно было бы выплачиваться содержание в тысячу форинтов.
Покончив с завещанием, Тимар принялся обдумывать дальнейшие свои планы. Они сводились к следующему: как только позволит погода, он, под предлогом поездки в Египет, удалится на «Ничейный» остров. Именно там хотел он умереть. Если бы только удалось уговорить Ноэми уйти из жизни вместе с ним! Тогда они наконец соединились бы навсегда. О, Ноэми наверняка согласится! Что ей делать в этом мире без Михая? Ведь вся ее жизнь — страдание! Разве не лучше для них обоих обрести вечный покой рядом с маленьким Доди?..
Зиму Тимар провел частично в Комароме, частично в Дьёре и Вене. И всюду люди были ему в тягость.
Страдающему меланхолией человеку, к сожалению, кажется, будто каждый встречный догадывается о его состоянии. По кое-каким признакам и намекам своих знакомых Тимар понял, что от них не ускользнула происшедшая с ним перемена. Он слышал подозрительный шепот у себя за спиной, украдкой примечал, как люди перемигиваются при его появлении. Ему мерещилось, что женщины при виде его содрогаются от страха, а мужчины напускают на себя нарочитое спокойствие. Или вдруг представлялось, что он по рассеянности делает невероятные глупости, несет несусветную чушь, выдавая свое помешательство, и его поведение должно вызвать всеобщий смех. Но люди не смеялись. И это порождало в нем злобную досаду, — очевидно, его попросту боятся.
А между тем ни у кого из окружающих пока что не было оснований опасаться Михая Тимара. Он еще не дошел до такого состояния, когда душевнобольной, внезапно вскочив, сыплет перцем в глаза собеседнику. Правда, иной раз им овладевала странная прихоть. Однажды, когда его посетил Янош Фабула, вице-куратор церковной общины, и, приосанившись, пустился в высокопарные рассуждения о высоких материях, Тимару вдруг отчаянно захотелось выкинуть какой-нибудь трюк. Его так и подмывало упереться руками о плечи Яноша и перепрыгнуть через его голову. Лишь усилием воли ему удалось справиться с собой и не сдвинуться с места.
Во взгляде Тимара теперь постоянно проглядывало что-то зловещее, так что у собеседника мурашки бегали по спине. Подобный взгляд нередко ловила на себе и Аталия.
Часто, сидя дома за столом, Тимар пристально разглядывал лицо и фигуру Аталии, — с бессознательной похотливостью душевнобольного, взирающего на женские прелести. Когда он видел перед собой Аталию и любовался ее дивным телом вакханки, вожделение обуревало его.
Аталия в самом деле была необычайно хороша. Грудь и шея — как у сказочной красавицы Ариадны. И Тимар не мог оторваться от созерцания этой прекрасной, белоснежной шеи. Он пожирал ее глазами с такой жадностью, что Аталии становилось не по себе от его молчаливого восхищения.