Золотой человек
Шрифт:
Тимар удовлетворил и это его желание. Получив ветчину, хлеб и вино, гость уселся за стол, поставил ружье между колен и принялся уничтожать еду с жадностью голодной собаки. С не меньшим усердием прикладывался он и к кувшину с вином, щелкая языком после каждого глотка, как человек, знающий толк в хороших напитках. Так, с набитым ртом, он снова стал рассказывать:
— Придя в себя от радости после неожиданной встречи, папаша нежно стукнул меня кулаком по башке и спросил: «А теперь говори, висельник, как ты сюда попал?» Сыновняя почтительность, разумеется, не позволила мне расспрашивать о том же моего незадачливого родителя. Я чистосердечно поведал ему, что растранжирил десять миллионов рейсов из капитала некоего господина по имени Тимар.
«А где он стащил этакую уйму денег?» — полюбопытствовал старик. Тут я растолковал ему, что названный господин ни у кого ничего не крал, поскольку он почтенный барин, крупный помещик, богатый купец
«Но какой черт свел тебя с этим Тимаром?» — допытывался мой родитель. И я рассказал ему, как было дело. Что познакомился я с Тимаром, когда еще он был бедняком, шкипером речной посудины, где сам чистил возле камбуза картошку для гуляша; что однажды, по поручению турецкой охранки, мне пришлось выслеживать некоего беглого пашу, удравшего в Венгрию как раз на суденышке Тимара. При этих словах старикашка удивленно вскинул брови. Ох, умора! Кожа у него на черепе смешно так двигалась, и когда он морщил лоб и поднимал брови, щетина на его наголо остриженной голове вставала торчком, как шерсть у рассерженной обезьяны.
«А как звали этого пашу?» — спросил он. — «Али Чорбаджи». — «Что такое? Али Чорбаджи?» — взревел он и свирепо стукнул меня кулаком по коленке. Это имя так потрясло его, что, не будь цепей, он бы наверняка выпал из галеры в море. «Может, он тебе тоже знаком, этот паша?» — спросил я.
Старик нахмурился и, сердито покачав головой, заставил меня рассказать, что сталось с Али Чорбаджи.
«Я обнаружил судно Тимара возле Оградинского острова, — продолжал я. — Сделав большой крюк, я опередил беглеца, и по моему доносу в Панчове на него была устроена засада, однако схватить его так и не удалось. Судно туда прибыло, но паши, увы, на нем не оказалось. Он внезапно помер в дороге. А так как похоронить его на берегу не разрешили, пришлось бросить труп в воду. Все это Тимар подтвердил документами» — «И он, этот Тимар, был в то время бедняком?» — «Вроде меня». — «А теперь у него миллионы?» — «Вот именно. А мне выпало счастье растратить из его капитала десять миллионов рейсов». — «Выходит, я сказал тебе сущую правду, дуралей! Богатство у него краденое. Хочешь знать, кого он обворовал? Али Чорбаджи. Укокошил его по дороге, а сокровище прибрал к рукам».
— Я так удивился, что даже рот разинул. Прямо, дух захватило. Побелел я весь от волнения, совсем как ты сейчас, и в восторге воскликнул: «Ну и догадлив же ты, папаша! Мне бы такое и в голову не пришло!» — «А теперь выслушай меня», — ворчливо сказал старик. Так и вижу его перед собой, как он сидит, пригнув голову к коленям, и искоса поглядывает на меня своими рысьими глазами. «Пришел и мой черед кое-что рассказать тебе. Да, я знал Али Чорбаджи. Даже очень хорошо знал. Разумеется, он тоже был мошенник, как любой толстосум. Но он принадлежал к числу воров сто двадцать второго и сто двадцать третьего разряда, к ним относятся лихоимцы-наместники и хранители казны. Али Чорбаджи были доверены сокровища, награбленные другим вором, но уже самого высокого, сто тридцать третьего разряда — то есть самим султаном. Подвизаясь в турецкой полиции, я однажды пронюхал, что жулик сто тридцать второго разряда, — другими словами, великий визирь, — решил свернуть шею главному казначею и присвоить награбленные им ценности. Служа в полиции, я был мошенником самого низкого, десятого разряда — из обанкротившихся купцов. И тут меня осенило! Попытаюсь-ка я выслужиться, подумал я, авось удастся одним махом подпрыгнуть до шестидесятого разряда! Сначала дело пошло недурно. Я отправился к паше-казначею и открыл ему выведанную мной тайну: что он внесен в черный список богачей, которых великий визирь решил обвинить в заговоре и вздернуть на виселицу, чтобы прикарманить их состояние.» «Что ты мне дашь, — спросил я пашу, — если я спасу тебя и твои сокровища?» Али Чорбаджи посулил мне солидную мзду, обещал отдать четвертую часть своих сокровищ, если я помогу ему скрыться. «Гм… — возразил я. — Как-никак я почтенный отец семейства. У меня есть сын, и я обязан позаботиться о его судьбе. А потому мне не очень-то с руки покупать кота в мешке. Хотелось бы знать, что вы подразумеваете под словом „сокровища“?»
— Ха-ха-ха! — снова захохотал Тодор Кристиан. — Меня до сих пор разбирает смех, едва вспомню, как торжественно была произнесена сия тирада.
«Так у тебя есть сын? — переспросил паша. — Ну, если мне удастся спастись, я готов отдать ему в жены свою единственную дочь. По крайней мере, мое состояние останется у нас в семье. Сегодня же пришли мне своего наследника, должен же я с ним познакомиться».
— Слышишь,
Мародер вскочил с места и стоя с самым галантным видом опрокинул чарку. Причмокнув от удовольствия, он снова плюхнулся в кресло и продолжал:
— Папаша, не долго думая, согласился на такую сделку.
«Мы сошлись на том, — продолжал свой рассказ старик, — что Али Чорбаджи уложит самые драгоценные вещи в кожаный мешок и передаст его мне, я же как человек вне подозрений, сяду на английский корабль, без труда доберусь с поклажей до Мальты и там стану дожидаться Али Чорбаджи. А паша, вдвоем с дочерью, без всякого багажа покинет Стамбул, якобы отправляясь в увеселительную поездку, и окольными путями, тайком проберется к Пирейской гавани, а там сядет на шхуну мореходов с острова Идра и удерет на Мальту. Надо сказать, паша оказал мне величайшее доверие: чтобы не вызвать подозрений, он не сам пошел в свою сокровищницу, а послал туда меня. Мне было поручено отобрать по моему усмотрению и уложить в кожаный мешок наиболее ценные вещи. Я и сейчас могу перечислить все отобранные мною драгоценности. Там были и редкостные камни, и жемчужные ожерелья, и перстни, и броши, и аграфы, и агатовая шкатулка, полная драгоценных камней, — почти сплошь солитеры». «Что же ты не мог припрятать хоть один солитер?» — укорил я старика. «Дурень, — огрызнулся он, — такая проделка к лицу разве что заурядному воришке восемнадцатого разряда! Зачем красть один алмаз, когда я мог стащить все целиком!» — «Эге, да ты, я вижу, молодец», — похвалил я его. «Черта с два! Впрочем, ты прав. Надо было сунуть в карман одну драгоценную вещь, которая мне больше всего понравилась, — медальон с портретом жены паши, обрамленный двумя рядами бриллиантов».
При этих словах лицо Тимара перекосилось, как от смертельной агонии. Итак, его сокровенная тайна стала достоянием этого негодяя! А от него пощады не жди.
«Набив кожаный мешок драгоценностями, — продолжал отец свой рассказ, — я отнес его к паше. Он сунул туда еще несколько свертков с золотыми луидорами, закрыл мешок на секретный запор, а углы скрепил четырьмя свинцовыми пломбами. Затем он послал меня за паланкином, в котором я мог бы, никем не замеченный, удалиться со своей ценной поклажей. Через четверть часа я уже снова предстал перед пашой, получил от него запломбированный мешок и, прикрыв его плащом, проскользнул через садовую калитку в глухой переулок, где меня ожидали носилки. По дороге я все ощупывал сквозь кожу содержимое мешка, аграфы, нитки жемчуга, агатовую шкатулку с алмазами и свертками с луидорами. Час спустя я уже разгуливал по палубе английского корабля. Вскоре судно подняло якорь и мы покинули гавань „Золотой Рог“.»
«А меня ты так и не взял с собой на Мальту! — укорял я отца, который в те времена держал меня в черном теле. — Как же я мог бы жениться на дочери Али Чорбаджи?» — «Дурак! — огрызнулся старик. — Очень ты был мне нужен! А еще того меньше твой паша и его раскрасавица дочь. Да я и не собирался дожидаться вас на Мальте. На деньги, полученные от паши, я махнул прямехонько в Америку, не забыв, конечно, прихватить с собой и кожаный мешок. Но все это треклятое дело обернулось против меня! Прибыв со своим трофеем в безопасное место, где и сам черт не напал бы на мой след, я вспорол ножом боковину мешка. И можешь себе представить? Оттуда посыпались медные пуговицы да ржавые подковы. Вместо агатовой шкатулки с алмазами там оказалась глиняная чернильница, а свертки с луидорами превратились в столбики медяков, какими выплачивают капралам их недельное солдатское жалованье. Словом, этот закоренелый ворюга ухитрился обокрасть даже меня! Так меня объегорить еще не удавалось ни одному жулику всех ста тридцати трех разрядов. Этакому даже и разряда не подберешь!» Старик вошел в раж и чуть не плакал с досады. «Дать какому-то незадачливому турку так себя обмануть, так одурачить! Покуда я бегал за паланкином, мошенник подменил мешок, набил его всяким хламом и отправил меня с ним в море. А сам, посвященный в тайну, которую я ему совершенно бесплатно сболтнул, удрал со своим сокровищем совсем в другом направлении. Но, как видно, есть справедливость не только на суше, но и на воде! Крупный вор нарвался на грабителя еще более крупного калибра. Тот укокошил его по дороге и обобрал дочиста».
Вскочив с места, беглый каторжник с саркастической усмешкой отвесил поклон Тимару.
— И этот недюжинный авантюрист, который сумел перехитрить и обворовать жуликов всех разрядов, этот непревзойденный плут — не кто иной, как ты, милый мой дружок, Михай Тимар Леветинци, «золотой человек»!
Тимар угрюмо молчал.
— А теперь давай с тобой потолкуем иначе, — продолжал Тодор Кристиан. — Только на всякий случай на расстоянии трех шагов. И советую не забывать, что ружье нацелено прямо на тебя.