Золотой человек
Шрифт:
А Янош взглянул на него поверх бокала и игриво подмигнул.
— Ну как? Сообщить хозяюшке, где вы, сударь, скрывались все лето? Выдать вас?
Тимар оцепенел, не решаясь шевельнуться от страха. Аталия не отрывала от него глаз, следя за выражением его лица. Нет, ни в коем случае нельзя показать, что болтовня подвыпившего гостя смутила его!
— Что же, Янош, рассказывайте, где я пропадал, — с напускным спокойствием промолвил Тимар.
— Так и быть, скажу. Выдам вас сударыне с головой, — торжественно произнес Фабула, ставя бокал на стол. — Так вот. Наш милостивый государь сбежал от нас, не сказав никому ни слова. Сел тайком на корабль и отплыл… в Бразилию. Да, да! Вы побывали в Америке и самолично привели там все в порядок. Потому-то
— Ну и чудак же вы, дружище Янош! — воскликнул Тимар со вздохом облегчения. — Прошу вас, Аталия, налейте господину Фабуле черного кофе. Да покрепче.
— Но ведь так оно и было, как я говорю, — настаивал Янош. — Разгадал-таки я эту загадку, хоть вы и держали ее под десятью замками. Уж я-то прекрасно знаю, что вы, сударь, побывали в Бразилии. Отмахали по морю тысячи три миль, выдержали немало бурь и штормов. А уж сколько раз отбивались от свирепых дикарей-людоедов, про то один господь бог ведает. Впрочем, мне-то что! Я вывел барина на чистую воду, а теперь ваш черед, сударыня. Приструните его хорошенько, чтобы ему не повадно было в другой раз делать такой несусветный крюк по Атлантической Океании!
Тимар внимательно поглядел на женщин. Лицо Тимеи выражало искреннюю тревогу и изумление, физиономия Аталии — явную досаду. И та и другая так же свято поверили в выдуманную простодушным Фабулой басню, как верил в нее он сам, готовый головой ручаться, что все рассказанное им — истинная правда.
Да и сам Тимар не мог удержаться от загадочной улыбки, словно подтверждавшей правдивость бесхитростных домыслов Фабулы. Таким образом, ложь Яноша Фабулы становилась его собственной ложью. «Золотой человек» снова вынужден был лгать. Вечно лгать.
Но так или иначе, а басня корабельщика сейчас крепко выручила Тимара. У простого народа в Венгрии издавна вошло в обычай складывать всевозможные легенды о разных выдающихся людях, — как будто для того, чтобы вызвать восхищение ими, мало их подлинных заслуг. Но эти народные выдумки звучат настолько правдоподобно и сами выдумщики так верят в них, что и общественное мнение в конце концов начинает считать эти легенды исторически достоверными фактами.
Отныне Тимар мог скрываться под благовидным предлогом. Даже если бы он перестарался и, объясняя свое очередное исчезновение, стал бы нести явную нелепицу, люди истолковали бы его ложь как проявление скрытности, продиктованной нежными чувствами к Тимее. В самом деле, зачем зря огорчать и тревожить жену, когда предпринимаешь путешествие через океан в Америку? В те времена плавание было чревато многими опасностями.
Тимару удалось без особого труда придать видимость правдоподобия истории своего мнимого путешествия в заморские края. Даже Аталия и та безоговорочно поверила ему. Она была знатоком женского сердца, и для нее не составляли тайны ни переживания Тимеи, ни чувства, с которыми та боролась. Аталия неусыпно следила за развитием этой внутренней борьбы. Она отлично понимала, что Тимея стремилась уйти подальше от человека, которого любила всей душой, и потому укрылась в глухие венгерские степи, где ничто не вызывает радость, не будит ни желаний, ни страстей. Молодая женщина хотела утопить свою хандру в скучных бухгалтерских книгах, уйти с головой в деловые хлопоты, в работу, подавляющую все человеческие порывы, кроме жадности к деньгам, и таким образом умертвить свои чувства. Но если несчастная женщина заглушает в себе неизбывную тоску, ведя такой образ жизни, то почему бы и мужчине не поступать так же? Не стремится ли и Тимар, подобно отшельнику, в пустыню, не рвется ли он в безбрежные морские просторы, чтобы найти там успокоение своему мятежному сердцу?
Как могла зародиться в уме Аталии столь дерзкая догадка? Откуда пришла к ней мысль, что мужчина оказался более удачливым, нашел целительное средство от своего смертельного сердечного недуга и теперь обретает счастье, исчезая из дома? Чего бы ни дала Аталия, чтобы разгадать тайну Тимара. Но, увы, камышовые заросли вокруг «Ничейного»
Аталия вся извелась в тщетных попытках разрешить свои недоумения.
17
В одной из легенд о царе древней Фригии Мидасе (конец VIII — начало VII в. до н. э.) говорится, что бог Аполлон, разгневавшись на невежественного и самоуверенного царя, наделил его ослиными ушами, которые Мидас тщательно прятал под повязкой. Случайно подсмотревшему его тайну брадобрею Мидас строго запретил разглашать ее. Но искушение было слишком велико. Брадобрей вырыл глубокую яму и выкрикнул туда царский секрет. Вскоре на месте ямы вырос камыш, шум которого, подхваченный ветром, разнес по свету молву о позоре Мидаса.
И дома, и в глазах общества Тимар и Тимея являли образец счастливой супружеской пары. Муж осыпал жену бесценными подарками, а она с явной охотой украшала себя ими и блистала, выезжая с мужем в свет. Разве бриллианты, преподносимые в дар жене, не самое яркое свидетельство супружеской привязанности?..
Аталия нередко задумывалась над этим. Неужели Тимар и Тимея действительно принадлежат к тем людям, для которых любовь заключается в том, чтобы одному преподносить драгоценности, а другому благосклонно их принимать? Или на белом свете все-таки существуют люди, способные быть счастливыми вовсе без любви?
Однако все эти рассуждения Аталии относились только к Тимее, на г-на Леветинци они не распространялись.
А Тимар между тем не мог дождаться конца зимы. Впрочем… ему просто хотелось, чтобы поскорей заработали водяные мельницы… О чем еще может мечтать деловой человек?
После первоначального успеха в минувшем году требовалось еще более энергично развернуть заморскую мучную торговлю. Однако Тимар принялся уговаривать жену поберечь свое здоровье и отдохнуть летом на каком-нибудь морском курорте. Морские купанья окажут на нее благотворное действие, укрепят ее расшатанные нервы. А ведение дел он может поручить своим маклерам и управляющим. О том, куда отправится он сам, его никто не расспрашивал. Может быть, он снова поедет в Южную Америку? Или посетит Россию?
Между тем Тимар рвался на юг, к нижнему течению Дуная. Едва зацвели тополя, ему уже не сиделось дома. Пленительный образ любимой завладел всеми его помыслами и снами.
И Тимар покинул Комаром. В Леветинце он не стал останавливаться ни на секунду, лишь отдал своим приказчикам и управителю самые необходимые распоряжения, предоставив им право действовать как заблагорассудится. Ночь он решил провести в Головаце, в доме его преподобия, грудь которого теперь украшал орден. К жилищу священника он подъехал уже поздно вечером и вошел в дом через кухню, где весело потрескивал огонь в очаге и где хлопотала молодая пригожая стряпуха. Пройдя в комнату, Тимар застал вдовствующего священника в одиночестве, но стол почему-то был накрыт на двоих. Его преподобие принял знатного гостя весьма обходительно. Поздравил его с высокой наградой и сразу же попросил разрешения отлучиться на минутку в кухню, чтобы распорядиться насчет угощения для высокочтимого посетителя.
— Обычно мы не очень роскошествуем, живем экономно, — пояснил он.
— Мы? — шутливо переспросил Тимар.
— Сударь! — воскликнул священник, легонько грозя гостю пальцем. — Не ехидничайте, пожалуйста!
Хозяин вернулся в комнату, держа в руках бутыль доброго серемского вина, и предложил распить чарку-другую, пока готовится ужин.
С каждой новой чаркой его преподобие принимался грозить Тимару пальцем, как бы упрекая гостя за его многозначительную усмешку.
— До чего же люди коварны! И что за манера сразу видеть во всем одно дурное… Человек-то ведь не чурбан. И не каменная глыба или бесчувственная статуя…