Золотой человек
Шрифт:
Тимар тщетно смежал веки. Чем больше он силился уснуть, тем больше преследовали его видения и звуки.
Вдруг он явственно различил голоса в комнате под чердаком.
Он узнал их. Разговаривали хозяйка дома и нежданный пришелец.
Чердачное перекрытие было тонким, и каждое слово снизу доносилось до слуха Тимара так отчетливо, будто ему шептали на ухо. Разговаривали в комнате тихими, сдавленными голосами. Гость, правда, иногда переходил на высокие ноты.
— Ну-ка говори, матушка Тереза, начистоту — есть в доме деньги? — спрашивал он.
— Ты
— Ну и глупо делаешь. Меня это не устраивает. Впрочем, я просто не верю.
— Чистую правду тебе говорю! Я вымениваю то, что мне нужно по хозяйству. А деньги, зачем они?
— Мне бы их отдавала. Уж я-то нашел бы им применение. Так нет же, обо мне ты не думаешь. Может быть, ты намерена дать за Ноэми приданое из сушеных слив? Плохая ты мать. Не заботишься о счастье дочери. И мне не желаешь помочь сделать карьеру, хотя, между прочим, от моей карьеры зависит и твое будущее. Вот сейчас, к примеру — я получил назначение на службу в посольство, а добраться до места не могу — нет денег на путевые расходы. Меня, видишь ли, обчистили, кошелек украли. И вот из-за такого пустяка я рискую потерять хорошую службу.
— Я не верю, чтобы тебе предложили службу, которую можно потерять, — спокойно ответила женщина. — А вот то, что ты находишься на службе, которую нельзя потерять, — в этом я уверена. Что у тебя нет денег — верю, но что у тебя их кто-то украл — не верю.
— Ну и черт с тобой, не верь! Я тоже не больно-то верю, что у тебя нет денег. Контрабандисты здесь бывают часто, платят, они щедро, так что у тебя наверняка водятся деньжата.
— Перестань кричать! Контрабандисты на остров и вправду наведываются, да только они боятся близко подойти к жилью. А уж если когда и заглянут, так чтобы соль на фрукты выменять. Может, тебе соль нужна?
— Брось издеваться! Ну, а эти богачи, которые сегодня здесь ночуют?
— Я у них денег в кармане не считала.
— А ты попроси у них денег. Потребуй! Полно святой притворяться! Одним словом, достань мне деньги хоть из-под земли. Пора кончать этот глупейший товарообмен, здесь тебе не австралийские берега. Хочешь, чтобы я от тебя отстал, добудь мне золота. А то ведь мне стоит пикнуть там, где надо, и тебе каюк…
— Тише ты, несчастный!
— Ну, вот наконец ты заговорила: «Тише, тише!» Я могу и совсем замолчать. Будь человеком, Тереза: дай деньжат.
— Ну что пристал? Говорят тебе, нет у меня ни гроша. И не нужны они мне. Будь проклято все, что с ними связано. Можешь перерыть все в этом доме, если что найдешь — твое.
Мужчина, как видно, не преминул воспользоваться этим приглашением, ибо вскоре послышался его возглас:
— Ага! А это что? Золотой браслет!
— Да. Ноэми получила его сегодня в подарок от этой барышни, что у нас в гостях. Бери, коли хочешь.
— И возьму, с худой овцы хоть шерсти клок, авось дадут за него десять золотых. Не горюй, Ноэми, когда ты станешь моей женой, я подарю тебе целых два
И он засмеялся собственной остроте при полном молчании женщин.
— Ну а теперь, драгоценная матушка Тереза, постели-ка постель своему будущему любимому зятюшке, своему дорогому миленькому Тодору, да пожелай, чтобы он увидел во сне свою возлюбленную Ноэми.
— Здесь мне тебя негде сегодня положить. Во второй комнате и на чердаке спят гости. А с нами в одной спальне нельзя. Ноэми уже не ребенок. Ступай на веранду, там стоит топчан, на нем и ляжешь.
— Ах, боже мой, жестокая, черствая Тереза! Как? Своего единственного, дорогого зятюшку ты гонишь спать на жестком топчане? Ай-яй-яй!
— Ноэми, отдай ему подушку. Вот, возьми и мое одеяло. Спокойной ночи.
— Но ведь там эта проклятая собака, этот чертов волкодав!..
— Не бойся, я посажу его на цепь. Бедное животное! Его привязывают только тогда, когда ты сюда являешься.
Тереза с большим трудом выманила Альмиру из ее убежища. Пес заранее знал, что его ожидает, и отчаянно сопротивлялся тяжелой цепи. Но привычка к повиновению взяла верх, и он в конце концов дал себя привязать, однако с этой минуты еще больше возненавидел виновника своей неволи.
Когда Тереза ушла в комнату и Тодор остался на веранде один на один с черным ньюфаундлендом, тот принялся яростно лаять и рваться на цепи. Пес метался по маленькой площадке в какой-то бешеной пляске, напрягая все силы, чтобы разорвать тугой ошейник или тяжелую цепь, а когда это ему не удалось, он принялся расшатывать старую бузину, к стволу которой был привязан.
Тодор дразнил его и, казалось, получал истинное удовольствие, издеваясь над грозным псом, который теперь не мог до него дотянуться и дать волю своему гневу.
Подойдя к собаке совсем близко, но так, что цепь не позволяла ей дотянуться до него, Тодор встал на четвереньки и принялся строить Альмире гримасы: показывал ей нос, высовывал язык, плевался и передразнивал ее.
— Гав-гав! Вау-у… Ты, конечно, хотел бы укусить меня, не так ли? Гав, гав!.. Вот мой нос, ну-ка — откуси! Что? Не можешь? Ах ты отвратительная дохлятина! Гав, гав… Ну, оборви цепь, оборви! Иди сюда, померяемся силами. Хватай меня за палец, на, вот он, перед твоим носом, на, возьми!
В приступе безудержной ярости Альмира вдруг оцепенела. Она перестала лаять и, казалось, образумилась. Задрав голову, она уставилась на стоявшего перед ней на четвереньках диковинного зверя, как бы с целью разглядеть его и обнюхать, а затем повернулась к нему задом и, следуя исконной собачьей привычке, с такой силой стала отбрасывать задними лапами песок, что залепила глаза, рот и уши этому животному в человечьем облике. Тодор с руганью отпрянул от собаки, проклиная ее за этот «достойный человека маневр». А пес спокойно направился в свою конуру и больше не выходил оттуда и не лаял, лишь тихонько скулил и лязгал зубами.