Золотой человек
Шрифт:
Ураган с новой силой обрушился на барку. Рулевому стоило неимоверных усилий удержать руль в руках. Струйки пота стекали по его лицу. И все-таки он справился. Как тут не наградить себя добрым глотком палинки? Глаза Фабулы еще больше налились кровью.
— Эх, помог бы нам Иисус миновать вон ту скалу! — вздохнул он, вновь напрягая все силы. — Держи весла, ребята! Нам бы только проскочить этот камешек!
— Да ведь их здесь без счета!
— Ну и что же? И другой проскочим, и третий, и тринадцатый, а деньги на помин души все-таки держи наготове, того и гляди, понадобятся.
— Слушай, — заговорил чиновник опять, заложив в рот щепотку табака, — я полагаю, ваше судно везет не один только хлеб?
Янош Фабула лишь покосил глазом на «чистителя» и пожал плечами.
— Мне-то что! Если на «Борбале» есть запретный товар, тем лучше. По крайней мере, не застрянем в карантине, поскорей доберемся до дома.
— Как так?
Рулевой изобразил на пальцах — подмажут, мол, и дело с концом. Чиновник, смекнув, видимо, что означает эта пантомима, рассмеялся.
— Вот чертовщина, — пробурчал Янош, — с тех пор как я был здесь в последний раз, снова переменилось течение. Не разверни я сейчас судно по ветровой волне, нас в два счета затянуло бы в пучину под Скалой Влюбленных. Видите, вон там, справа по борту, за нами плывет проклятущая рыбина. Это старая белуга, килограммов этак на пятьсот весом. Если эта подлая тварь состязается с судном, — жди беды. Господи, пронеси! Хоть бы поближе подошла, чтобы можно было загарпунить ее острогой. Господи Иисусе! А шкипер-то, шкипер все точит лясы с гречанкой, будь она неладна! Дал бы лучше сигнал форейторам. Нет, не к добру эта девка! Как взошла на судно, так сразу норд-вест подул. Разве такая может принести удачу? Бела, как привидение, и брови срослись, будто у ведьмы. Эй, господин Тимар, дай-ка сигнал форейторам, хо-хо-хо-о-о!
Но Тимар и не подумал взяться за рог; он продолжал рассказывать белолицей гречанке легенды о здешних водопадах и скалах.
Начиная от Железных ворот и далеко вверх по течению каждый островок, скала, пещера, утес имели свою историю, свою легенду, свое предание или полный приключений рассказ о похождениях разбойников. Об этом повествовалось в исторических книгах, в надписях, выбитых на прибрежных скалах, или в народных песнях, в изустных рассказах местных корабельщиков и рыбаков. Поистине это была необычная библиотека говорящих камней, на корешках ее книг стояли названия скал, и тот, кто умел листать эти страницы, прочитывал не один увлекательнейший роман.
Михай Тимар свободно листал страницы этих своеобразных фолиантов. Не раз и не два он уже проделывал путь на своем судне через Железные ворота. Каждый утес, каждый остров в здешних краях были для него поистине раскрытой книгой.
Возможно, кроме желания просветить чужеземку, у Михая имелись и другие причины так увлечься старинными легендами. Вполне вероятно, что им руководило благородное стремление пощадить сердце слабого создания и завлечь ее неискушенную фантазию в мир сказок в тот момент, когда судну предстояло выдержать серьезное испытание, от которого способны дрогнуть даже закаленные сердца мужественных, подружившихся со смертельной опасностью мореходов.
Тимея слушала старую легенду о том, как королевич Мирко со своей возлюбленной, красавицей Мелиевой, спасался от верной смерти на вершине Скалы Влюбленных посреди бушующего Дуная, как один защищал он вход в убежище от гнавшихся за ними кровожадных наемников царя Ассана, как долгое время влюбленных кормил черный орел, — он приносил своим орлятам в гнездовье на вершине утеса мясо диких коз, и остатки этого мяса молодые люди делили между собой, — словом, прекрасная гречанка затаив дыхание слушала эти рассказы, и ушей ее не достиг оглушительный рев штормовой волны, которая билась о подножье стремительно надвигающейся скалы. Она даже не замечала белопенного буруна, с головокружительной быстротой вздымающегося над бездонной пучиной, чтобы спустя мгновение обрушиться в нее.
— Глядел бы лучше вперед, — заворчал рулевой на шкипера и крикнул, так напрягая голос, что жилы вздулись у него на шее: — Ха-хооо! Шкипер! Что там движется на нас прямо по носу?
Шкипер оглянулся и только теперь заметил угрожающую им опасность.
Барка находилась в ущелье Тахталия, где Дунай сужается до двухсот саженей и круто устремляется вниз. Река в этом месте напоминает гремящий горный поток, вобравший в себя все воды могучего Дуная. К тому же узкое русло разделено здесь пополам высоким утесом, поросшим мхом и кустарником. Этот утес посреди Дуная разрезает стремнину реки, направляя часть дунайских вод на юг, к обрывистому сербскому берегу, а другую — на север. В каменистом русле северного рукава пробит на пятьдесят саженей глубины фарватер, по которому идут вверх и вниз большие суда. Худо приходится встречным судам в этом узком проходе, здесь ничего не стоит столкнуться и затонуть. К тому же под водной гладью скрывается множество опаснейших рифов. А в южном рукаве Дуная от столкновения двух потоков образуется пучина. Попади туда судно — никакая сила его не спасет.
Рулевой имел все основания бить тревогу. Встречное судно в ущелье Тахталия, да еще в шторм, при ураганном ветре — дело нешуточное.
Михай Тимар взял у Тимеи подзорную трубу, через которую она рассматривала скалистую вершину, где Мирко оборонял от врагов прекрасную Мелиеву.
У западной излучины Дуная посреди реки чернела какая-то громадина.
Не успев поднести к глазам подзорную трубу, Тимар тут же крикнул рулевому:
— Это мельница!
— Все пропало! Покарал нас бог!
Навстречу барке в бешеном потоке реки неслась водяная мельница, где-то сорванная ураганом с цепей. Необычное судно без руля и ветрил, без рулевого и матросов мчалось как шальное, сокрушая все на своем пути, вынуждая сворачивать с курса и садиться на мель встречные тяжелогрузные суда, не успевшие достаточно быстро сманеврировать и уступить дорогу взбесившемуся чудовищу.
«Святой Борбале» сворачивать было некуда. Барка оказалась между Сциллой и Харибдой.
Тимар, не проронив ни слова, отдал Тимее подзорную трубу, да еще показал, как лучше разглядеть гнездовье орла, предки которого кормили влюбленных изгнанников. Затем, решительно сбросив с себя плащ, он прыгнул в шлюпку с пятью гребцами и отдал им приказ захватить с собой малый якорь, тонкий трос и отвязать лодку от плота.
Трикалис и Тимея, разумеется, не могли понять его слов, ведь Тимар отдавал приказания по-венгерски. Не разобрали они и напутствия шкипера рулевому:
— Держать только прямо, не отклоняться от курса!
Но уже спустя несколько минут Трикалис простым глазом разглядел, какая опасность им всем угрожает. Шальная мельница стремительно приближалась, мчась в гремящем потоке, треща и хлопая бешено вращающимися лопастями и загораживая почти весь узкий фарватер. Стоило ей столкнуться с груженым кораблем, как они оба мгновенно очутились бы на дне.
Шлюпка с шестью мужчинами на борту упорно продвигалась вперед против быстрого течения. Четверо гребли, пятый сидел на корме у руля, а шкипер стоял на носу лодки, скрестив руки на груди.
Что они хотят предпринять? Как может утлая скорлупка противостоять громадной мельнице? Что могут сделать шесть пар мужских рук против разбушевавшихся стихий?
Да будь каждый из шестерки самим Самсоном, и тогда их соединенные усилия оказались бы ничтожными в борьбе с силами природы. Попытаться оттолкнуть мельницу к берегу — бессмысленно. Скорее уж мельница столкнет шлюпку в пучину. На буксир мельницу тоже не возьмешь, чего доброго, сам окажешься у нее на буксире. Это все равно как если бы паук захотел поймать огромного жука-рогача.