Золотой Демон
Шрифт:
— Лизанька, — сказал он внушительным тоном, — а ведь если сон не расскажешь, он, говорят, сбудется…
И выругал себя: что ж ты собственным-то утверждениям не следуешь, ни словечком не обмолвился? А впрочем, как может такое сбыться?
— Глупости, — повторила Лиза в раздумье. — Вот уж такое сбыться никак не может, хоть рассказывай, хоть не рассказывай…
— Как это?
— Ну, совершеннейший вздор… — Лиза опустила глаза. — Прямо-таки кошмар из английских готических романов. Пещеры всякие, изваяния жуткие, и сама я в таком виде, что вспомнить совестно…
Ее щеки порозовели — она вообще очень легко краснела. Однако на сей раз
— Как это? — повторил он. — Расскажи уж.
— Вздор… Представь себе: какой-то загадочный подземный храм… или, пожалуй, не стоит называть это храмом, очень уж все там… жутковатое. Сводчатый зал, с колоннами и совершенно непонятной черной статуей… никак не понять, кого она изображает, человека или зверя… Хотя это, безусловно, существо… Не страшное, но непонятное… И я словно бы танцовщица, я там танцую, перед этой статуей, так легко и весело порхается, как только во сне и бывает… — Она не поднимала глаз. — И еще там были такие странные… непонятно кто, но уж, безусловно, не люди… очень диковинные создания… И они…
Лиза замолчала, залившись румянцем до кончиков ушей. Поручика прямо-таки обдало мимолетным порывом страха, как ветром — словно что-то холодное ворвалось внутрь возка, провело по затылку ледяной рукой и исчезло…
Но охватившего его смятения он ничем не выдал. Наоборот, постарался улыбнуться пошире и с наигранным трагизмом дурного провинциального актера воскликнул:
— Лизавета Дмитриевна, дражайшая! Что означает румянец на ваших щеках? Уж не изменили ли вы мне, часом, во сне? Сознайтесь, несчастная, и тем избежите карающего кинжала…
Он ждал ответа, внутренне напрягшись — не бывает таких, совпадений…
— Ну что ты, — сказала Лиза, бросив на него быстрый взгляд. — Вот уж глупости какие… Хотя, если уж рассказывать… Существа эти странные прямо-таки домогались… Такие назойливые и бесстыжие… А я, представь себе, была почти что и без одежды, только в украшениях…
— Заманчивая картина, — сказал поручик насколько мог беспечно и весело. — Хотелось бы мне оказаться в том сне…
— А ты там был.
— Вот те на те! И что ж я делал при таких пикантных обстоятельствах?
Чуточку помявшись, Лиза все же произнесла:
— Ну, это же сон, что тут обижаться… Ты там присутствовал, только не обижайся, в совершенно неприглядном облике. Ты танцу аккомпанировал на чем-то таком… наподобие скрипки. И униженно так, суетливо так, с чужой совершенно, не твоей, заискивающей улыбочкой твердил, что ты готов подчиняться великодушным господам и ничуть не жалеешь, что подарил им эту… — Она сделала решительный жест. — Ну, подробности уж опустим. Там ты такие слова про меня говорил… Я на тебя сердилась не на шутку, нельзя ж было так унижаться перед этими…
— Кошмарный сон — вещь заковыристая, — сказал поручик с таким видом, словно был ученым специалистом по сновидениям. — В жизни от меня такого не дождаться, я бы твоих, этих, как их там… по стенкам размазал.
— Я знаю.
— Ну, а кошмар — в нем все наоборот… Я даже подозреваю, отчего такие кошмары происходят. Оттого что мы, любезная Лизавета Дмитриевна, которую неделю ведем самый что ни на есть монашеский образ жизни. И совершенно нет никакой необходимости краснеть, когда вам такие вещи законный муж говорит с глазу на глаз…
«Интересная с этими кошмарами ситуация, — подумал поручик, с радостью видя, что Лиза совершенно спокойна. — Мне она явилась совершенно не такой, как в жизни, а ей — я таким, каким не стал бы и с приставленным к горлу ножом. Ну и провались оно все в тартарары, заколдованное место, с его погаными видениями, оскорбительными и гнусными. Не стоит ей ничего говорить, пусть остается в неведении, благо мы с каждым конским шагом от этого места удаляемся все дальше…»
…Сводчатый каменный коридор теперь изменился — на стенах ярко зеленели толстые лепешки густого мха, росли непонятные бледно-желтые цветы, ни на что знакомое не похожие, с потолка, свисало некое подобие тропических лиан. Все это дивным образом произрастало из шлифованного камня, кое-где проглядывавшего сквозь странную растительность. Вот только, как и в прошлый раз, поручик шагал по коридору, лишенный собственной воли и неспособный остановиться, задержаться, повернуть назад, как-то еще воспротивиться неведомой силе, заставлявшей его бездумно брести вперед и вперед…
И вновь коридор закончился сводчатой огромной пещерой — но и она изменилась. Золотисто-рыжий камень пола сохранился лишь в виде прямых и изогнутых дорожек — а на остальном пространстве росла зеленая высокая трава, там и сям перемежавшаяся зарослями лиловых и желтых цветов. Стены покрыты зарослями мха, постамент непонятной статуи увит чем-то наподобие плюща с гроздьями белых цветов-колокольчиков…
Рядом с постаментом высилось каменное кресло, чуть ли даже не трон с высокой аркообразной спинкой и вычурными перилами. На троне в непринужденной позе восседало существо из прошлого кошмара, черный великан, только теперь он не из дыма состоял, а словно бы обрел некую телесность, во всем подобен человеку, прекрасно можно рассмотреть решительные, резкие черты лица с безволосым черепом, атлетическую мускулатуру — вот только все это черного, густо-чернильного цвета. Даже африканские аборигены, должно быть, светлее, этот словно из мрака вылеплен, тварь…
И на коленях у него сидела обнаженная Лиза, черный гигант небрежно придерживал ее за талию левой рукой, правой поглаживая так, что рука поручика дернулась было к поясу, но, разумеется, осталась на прежнем месте, парализованная кошмаром.
Под сводами зала пронесся раскатистый, издевательский хохот, долго затухавший эхом где-то в переходах.
— Пришел полюбопытствовать? — скалясь, спросил черный великан. Можешь смотреть, я не против… Меня это даже забавляет. У тебя была очень приятная женщина, червячок, правда, непонятно, зачем она тебе, убогому. Ничего, теперь она попала в хорошие руки и довольна… Правда, красавица?
Закинув ему руку на шею, глядя на поручика с развратной надменностью, с блудливой улыбочкой, Лиза протянула:
— Если бы ты знал, как он великолепен и что он умеет… Никакого сравнения с тобой…
Двигаться поручик не мог, он стоял перед троном и отчаянно шевелил губами. И почувствовал вдруг, что способен что-то произнести. Торопясь, боясь, что опять онемеет, выдохнул:
— Это сон! Поганый сон, кошмарный! Нет ничего такого!
— Полагаешь? — захохотал великан. — А не может случиться наоборот? Сон — это езда в жалкой коробочке по скрипучему снегу. В этом сне тебе мерещится, что эта женщина принадлежит тебе и ты в состоянии сделать ее довольной. А действительность — вот она, червячок, и тут все по правде, как и следует…