Золотой Демон
Шрифт:
Поручик выпрямился, стараясь придать себе столь же непреклонный и гордый вид, как у стоявшего на коленях с острием у живота японца, — но не знал, насколько это у него получилось. Произнес, гордо вскинув голову:
— Слово дворянина!
Он подумал что подобное, собственно говоря, некоторым образом против чести… Ну и наплевать. В конце-то концов, спасти человека, согласно дурацким обычаям решившего вспороть себе брюхо, гораздо важнее, чем покривить однажды душой и покрыть обман честным дворянским словом. Не Рюрикович, чай… Никто все равно не узнает…
Прошло
— Канэтада-сан говорит: из уважения к традициям вашей страны он временно отказывается от своего намерения, которое обязательно осуществит в том месте, где русские обычаи этого не запрещают…
«Ничего, — подумал поручик. — Авось в Челябинске он в разум и придет — а может, еще что-нибудь и придумаем…»
От хвоста обоза быстро приближался стук и треск — это клятый Иван Матвеич с невероятным проворством и быстротой перемещался прыжками с возка на возок, всякий раз заставляя лошадей тревожно вскидывать головы и ржать.
— Ну вот, господа, — сказал он, стоя у них над головами, — я только что имел счастье беседовать с простым народом, то бишь нашими ямщиками. Отрадно отметить, что все они проявили здравомыслие и трезвый рассудок, отнесясь к моему присутствию с величайшей терпимостью. Причем, в отличие от образованных и благородных господ, у них хватило ума не тыкать в меня всевозможными острыми предметами… Брали бы пример, господа!
— Берем, — буркнул Самолетов.
Японец уставился на Ивана Матвеича с той же хищной мечтательностью, как совсем недавно отец Панкратий. Так стиснул украшенную бирюзой рукоять меча, что костяшки пальцев побелели от напряжения.
— Но-но! — шутливо погрозил ему пальцем Иван Матвеич. — Без глупостей тут… Господа, большая просьба не медлить. Мне в путь не терпится, да и вам, полагаю, тоже…
Он ухмыльнулся, сделал ручкой и теми же невероятными прыжками унесся в голову обоза.
— Канэтада-сан говорит: этот демон, несомненно, смертен. Он не может объяснить, но он это чувствует.
— Приятное известие, — сказал Самолетов. — Знать бы только, в каком яйце у него смерть, в какой утке… Пойдемте, Аркадий Петрович? Недурно бы и в самом деле побыстрее в путь…
Поручик помедлил было, но, убедившись, что все в порядке и благородный японский господин более не собирается собственными руками обрывать свое существование, пошел следом за Самолетовым.
Тот сказал негромко:
— Обратили внимание? Какая разная участь выпала двоим, кинувшимся на эту тварь с обнаженным клинком? Андрей Никанорыч, бедняга, погиб жуткой смертью, а вот японец остался целехонек…
— И что?
— Да откуда я знаю? Просто участь им выпала разная…
— Все равно, — сказал поручик. — Что-то я не усматриваю тут той самой пресловутой черепахи, из-за которой строительство пошло наперекосяк. Или, быть может, вы…
— Нет…
— Вот видите, — сказал поручик угрюмо. — Что же тут ломать голову, если все равно не будет толку. Может, все от того, что японец не отсюда родом, совершеннейший у нас чужак, обитает на островах в далеком море и на него все эти штучки попросту не действуют. Коли уж будоражить фантазию…
— Может, нам это обсудить с профессором?
— Да как хотите, — пожал плечами поручик. — Все-равно заняться нечем… Интересно, у него водка есть?
Глава XI
Как их искушал дьявол
Поначалу адский грохот оглушил, слился в неразборчивую какофонию, а происходящее показалось совершенно непонятным хаосом. Потом, когда он немного присмотрелся, стал соображать, что тут к чему. Благо понять это было не так уж и трудно неплохо выученному офицеру…
На равнине кипел конный бой. Неисчислимое множество всадников перемешалось в яростной сече. Лязг оружия, вопли торжества и боли, грохот копыт, отчаянный визг раненых лошадей…
Сон, конечно — но удивительно реалистичный… Поручик Савельев наблюдал за битвой откуда-то сверху, похоже, с широкой вершины высокого, отлогого холма. Он сидел верхом на коне с аккуратно подстриженной гривой, конь стоял смирно, и рядом располагались другие всадники — он этого не видел, а словно бы откуда-то знал.
Очень быстро он сообразил, что как бы пребывает в чьем-то чужом теле и смотрит на происходящее глазами этого человека. Самостоятельно он не смог предпринять ничего — хотел посмотреть вправо, не получилось, хотел глянуть, кто стоит рядом с ним слева, — опять-таки не вышло. Он наблюдал только то, что видел тот, в чьем теле поручик оказался…
Справа кто-то охнул, отчаянно завопил:
— Ай-яй-яй!!!
Внизу, на равнине, слева от зрителей, вдруг накренилось высокое знамя на позолоченном древке — квадратный кусок ярко-синей материи с изображением черной птицы, висевший на горизонтальной перекладине наподобие древнеримских вексиллумов, — так и не выпрямившись, клонилось к земле, клонилось… Рухнуло наконец и синее полотнище моментально оказалось смято промчавшимися по нему всадниками в странных кольчугах и коротких желтых плащах. Торжествующий вопль пронесся над равниной.
Совсем рядом звонко и отчаянно зазвенел гонг. Откуда-то слева, понукая коней безнадежными криками, вылетела кучка всадников и помчалась наперерез тем, кто только что втоптал в землю копытами коней синее знамя. Сшиблись. Лязг железа. Поручик видел, что кинувшихся наперехват гораздо меньше, чем атакующих, так что исход схватки предсказать нетрудно. Он начинал понимать расстановку сил: нападающие — в желтых плащах, они со всех сторон рвутся к холму, а противостоят им всадники в черных и синих плащах. Понятно уже, что «желтые» перехватили инициативу — не столько числом, сколько яростью, а «черно-синие» больше обороняются, пытаются создать кольцо вокруг холма, ни к чему более не стремясь…