Золотой дождь
Шрифт:
Интересно, входят ли Андерхолл или Олди в число её любовников? Вчера вечером она упомянула, что кроме Лафкина, ею пользовался кто-то еще, но я не уверен, что круг её партнеров ограничен только двумя фамилиями.
Мы быстро справляемся с обязательной частью и переходим к разоблачениям.
– Сколько времени вы проработали в компании «Прекрасный дар жизни»?
– Шесть лет.
– А когда оставили службу?
– Третьего октября.
– Как это случилось?
– Меня уволили.
– Вы не сами об этом просили?
– Нет.
– Кто?
– Это был целый заговор. Его участники – Эверетт Лафкин, Кермит Олди, Джек Андерхолл и ещё несколько человек. – Она кивает на виновников, и головы присяжных, как по команде, поворачиваются в сторону представителей «Прекрасного дара жизни».
Я приближаюсь к свидетельнице и вручаю ей копию подписанного ею заявления на увольнение. – Вы это узнаете?
– Да, это заявление которое я сама отпечатала и собственноручно подписала.
– Здесь сказано, что вы просите уволить вас по собственному желанию.
– Все здесь – полная ложь, от начала и до конца. Меня уволили, потому что через меня проходило дело Донни Рэя Блейка, по которому пятого октября меня должны были допросить. И меня уволили, чтобы к тому времени я больше не работала в этой страховой компании.
– Кто заставил вас подать на увольнение?
– Те, кого я только что назвала. Это был настоящий преступный сговор.
– Объясните, пожалуйста, что вы под этим подразумеваете?
Джеки Леманчик впервые смотрит на присяжных, а те в свою очередь глазеют на нее. Она проглатывает комок в горле и начинает рассказывать:
– Меня вызвали к начальнику в субботу, за несколько дней до назначенного допроса. Там уже сидел Джек Андерхолл – вон тот, в сером костюме. Он – один из юрисконсультов компании. Он заявил, что я должна немедленно уволиться, но у меня есть право выбора. Либо меня увольняет администрация – и тогда я ухожу с пустыми руками. Либо я прошу уволить меня по собственному желанию, и тогда руководство выделит мне десять тысяч долларов наличными, чтобы я держала язык на привязи. Но решение я должна принять сию же минуту, в его присутствии.
Накануне вечером она рассказывала мне об этом сухо и без эмоций, но выступление перед судом – совсем иное дело. Джеки закусывает губу, почти с минуту борется с собой, потом наконец продолжает: – Я мать-одиночка, воспитываю двоих детей, и долгов у меня тьма-тьмущая. Выбора у меня не было. В одночасье я лишилась работы. Я подписала заявление, взяла деньги и подписала обязательство о неразглашении любых сведений, касающихся каких-либо страховых дел.
– Включая дело Блейков?
– Дело Блейков стояло особняком.
– Если вы взяли деньги и подписали это обязательство, то почему согласились выступить свидетелем на этом процессе?
– Немного придя в себя, я посоветовалась с адвокатом. Это замечательный адвокат. И он сказал, что меня незаконно вынудили подписать это обязательство.
– У вас сохранилась его копия?
– Нет. Мистер Андерхолл не позволил мне оставить её у
Я перевожу взгляд на Лео Драммонда и впервые за все время вижу – адвокат совершенно сломлен. Его славный клиент, конечно же, умолчал и о подкупе Джеки Леманчик и о принуждении её к увольнении со службы.
– А что заставило вас обратиться к адвокату?
– Я не знала, что мне делать. Меня лишили работы. Не говоря уж о том, что меня, как женщину, постоянно притесняли, да ещё и сексуально домогались.
– Кто-либо из тех, кого мы знаем?
– Протестую, ваша честь! – заявляет Драммонд. – Возможно, это кого-то и развлечет, но к делу отношения не имеет.
– Пока протест отклонен, – говорит судья. – Посмотрим, куда заведет обвинение эта линия. Прошу вас, мисс Леманчик, отвечайте на вопрос.
Джеки делает глубокий вдох и говорит:
– В течение трех лет я была любовницей Эверетта Лафкина. До тех пор, пока я ни в чем ему не отказывала, мне повышали жалованье и я продвигалась вверх по служебной лестнице. Когда же мне все это осточертело и я ему впервые отказала, меня тут же низвели из старших инспекторов в простые. Жалованье урезали на двадцать процентов. И тогда Рассел Крокит, старший инспектор по рассмотрению заявлений, которого уволили в одно время со мной, решил, что пришел его черед позабавиться. Он прилип ко мне и начал угрожать, что если я не уступлю, то тут же вылечу с работы. Если же соглашусь, то он скоро добьется, чтобы меня вновь повысили в должности. Словом, или пан или пропал.
– Скажите, она ведь оба женаты?
– Да, и у обоих есть дети. Но они и прежде клеились к девушкам из нашего отдела. Я могу вам десяток имен назвать. Но они не единственные наши боссы, которые распределяли должности в обмен на постель.
И вновь взгляды присутствующих обратились на Андерхолла и Олди.
Я ненадолго умолкаю, делая вид, что отыскиваю на столе нужную бумагу. Это один из взятых мной на вооружение приемов, который должен позволить присяжным глубже прочувствовать только что сказанное.
Я смотрю на Джеки, которая промокает уголки глаз салфеткой. Я замечаю, что глаза у неё уже красные. Присяжные сочувствуют ей всей душой, готовы, кажется, линчевать её обидчиков.
– Давайте вернемся к делу Блейков, – предлагаю я. – Вы ведь занимались им, верно?
– Да. Самое первое заявление миссис Блейк с просьбой об оплате страховки было передано мне. Следуя официальной инструкции, я направила ей письмо с отказом.
– Почему?
– Как почему? По первому разу мы всегда отвечали отказом на подобные заявления. В 1991 году, во всяком случае.