Золотой ключ, или Похождения Буратины
Шрифт:
Лиса шевельнулась, и тут же включился патефон-будильник с заветным песнопеньем Круга Наутилуса:
Я очнулся рано утром,Я увидел небо в открытую дверь.Это не значит почти ничего,Кроме того, что, возможно, я буду жить…Лиса со стоном открыла глаза. Увидела белые стены, серые жалюзи и тумбочку, на которой лежали её вещи – пневмошприц с ингибитором векторной активности, капсула с прогестероновым препаратом и фалло-имитаторы, анальный и вагинальный. Как обычно, она подумала, какую вещь из этого набора она ненавидит больше
– Я буду жить еще один день, – пел человеческий голос из запредельной дали времён. – Я не смертельно болен…
– Я больна, – вспомнила Алиса то, что всегда вспоминала, просыпаясь. – Я почти не смертельно больна.
Она осторожно подвигала лапами. Ничего не почувствовала. Потом ступнями – вроде бы тоже всё нормально. Но когда она попыталась согнуть колено, его пронзила острая боль: похоже, взбесившимся векторам вздумалось что-то переделывать в суставной сумке. Оскалившись, она дотянулась до пневмошприца и вбила себе под колено две дозы анальгетика.
Лиса сделала глубокий вдох, ещё немного подвигалась, поёрзала, пытаясь понять, есть ли другие проблемы. Вроде бы ничего не обнаружилось: поджелудочную не кололо, почки не тянуло, печень не подавала признаков неудовольствия, сердце вроде бы тоже работало бесперебойно. Только матка, как обычно, тряслась от возбуждения – лисьи фолликулы выбрасывали в кровь запредельные количества эстрогенов.
И не выйду отсюда, пока не придет,Не выйду отсюда, пока не придетДоктор твоего тела,Доктор твоего тела.Доктор твоего тела,Доктор твоего тела… –пел голос.
Алиса протёрла глаза, облизнула пересохшие губы и взяла капсулу. В принципе, желательнее было бы сначала помастурбировать, но ей было противно начинать с этого день. Она открыла рот, кинула капсулу на корень языка, проглотила, подождала. Легче не стало: матку по-прежнему корёжило, колбасило и плющило.
Я не буду лгать врачу:Это было и раньше, мой приступ не нов.Это не значит почти ничего,Кроме того, что, возможно, мы будем жить, –древнее песнопение отдавалось где-то под хвостом, в пахучих железах. В какой-то момент стало так плохо, что она не удержалась и выпустила лисий запах – пустой, ненужный запах течной самки. Которая не может, не смеет делать то, для чего предназначена её основа, её порода.
Я буду жить еще один день,И будет еще одна пьяная ночь,Как пыльная моль на подушку присела… –пел голос.
Матку скрутило так, что у Алисы потемнело в глазах. Несчастная лиса схватила фаллоимитатор и со стоном вогнала его в распухшее, страдающее лоно. Плоть покорно хлюпнула. Она привычно подвигала латексной палкой, достала до шейки матки и принялась ожесточённо долбить её, ожидая оргазма. Безрадостного, как все её оргазмы.
– Я пытался уйти от любви, – запел голос из бесконечно далёкого прошлого. – Я брал острую бритву и правил себя… Я укрылся в подвале, я резал кожаные ремни, стянувшие слабую грудь… Я… хочу быть с тобой…
– Я хочу быть собой, – простонала лиса и кончила. Струйка мутной жидкости брызнула из неё вверх, окропляя смятую постель.
Лиса выдернула из себя ненавистный предмет,
«Почему я?» – в который раз подумала Алиса. Почему не мышка, не птичка, не какая-нибудь рептилия, которая может спокойно жить без секса? Почему именно она подхватила эту проклятую хворь? Векторная проказа, бешенство вироидов, которые после прошивки не умерли, а сохранились и до сих пор пронизывают и перестраивают её тело по своим идиотским, взбесившимся программам. Их активность нужно постоянно подавлять, иначе она превратится неизвестно во что. И это заразно – в случае контакта слизистых… Уникальный случай. Кажется, пятый или шестой за всю историю трансгена.
Этим даже можно гордиться, подумала она и заплакала – безнадёжно, беззвучно. Слёзы стекали по рыжей шерсти, зависая на белом пушке подбородка.
Наплакавшись, Алиса тщательно вытерла мордочку влажной салфеткой и встала. Нужно было идти к автоклавам – менять раствор у кролика и корректировать цыплю гормональный фон.
Вдруг её поникшие ушки вздёрнулись тревожно. По коридору кто-то шёл, и эти шаги были непривычными. Чьи-то копыта осторожно ступали по плиткам пола.
Алиса подняла голову, пытаясь разобрать, кто пришёл. Её изощрённый слух распознавал всех обитателей общежития – у каждого была своя походка, каждую она изучила. Эти копыта были ей незнакомы.
Потом в дверь постучали.
– В-войдите, – сказала она, выключая музыку.
– Прошу меня извинить, госпожа Алиса, я без приглашения, – голос был глухой и ровный, как шум прибоя. – Надеюсь, вы не заняты.
– Входите, входите, – повторила лиса несколько нервно.
Дверь отворилась, и в проём, склонив гордую шею, вошёл господин Нефритовое Сокровище – директор Института Трансгенных Исследований, благовещий единорог-цилинь.
От растерянности она села на хвост и тут же вскочила. Больной сустав злорадно напомнил о себе.
Наблюдая за движениями единорога, Алиса в который раз поймала себя на мысли, что господин Нефритовое Сокровище был бы идеальным любовником. Она, как и все самочки в Институте, втайне обожала его белоснежную шерсть, рельеф грудных мышц, изящно очерченные задние ноги и, наконец, пах – великолепный пах производителя, нежную подпалину заповедного уголка, в котором скрывались семнадцать дюймов упругой плоти. О других семнадцати дюймах господина Нефритовое Сокровище Алиса старалась не думать никогда – они были желанны столь же, сколь и недостижимы. Ни для кого. Ни для неё, больной и несчастной, ни для здоровых и красивых самок, которые годами осаждали цилиня, страстно мечтая о такой награде. Увы, господин Нефритовое Сокровище, вообще-то охотно снисходящий до женских посягательств, в этом отношении был абсолютно неприступен.
– Доброго дня, госпожа Зюсс, – цилинь выпрямил шею, его драгоценный рог сверкнул, и сердце лисы оступилось, пропустив удар, – простите за неожиданное вторжение.
– Что вы, для меня это большая честь, – механически пробормотала лиса, пытаясь понять, что понадобилось всесильному директору в её жалкой комнатёнке.
– У меня не очень хорошие новости, – сказал цилинь, не сделав и попытки прилечь.
– Что случилось? – подобралась лиса. – Я что-то сделала не так?
– Это не связано с вашей работой, госпожа Зюсс, – вздохнул единорог, устраиваясь на полу. – Я имел в виду результаты последних экспериментов над вашими тканями. Они неутешительны. Ваша гипотеза о плазмидизации была красивой, однако она неверна. Добиться перехода ваших векторов в устойчивое лизогенное состояние не удаётся. Мы не знаем, почему репликация начинается снова и что её запускает. И мы не понимаем, как это узнать.