Золотой Лингам
Шрифт:
Немного успокоившись, Татьяна достала из рукава носовой платок и, высморкавшись, спросила Костромирова:
– Тебе что-то известно?
– Возможно, – ответил тот, с тревогой наблюдая, не следует ли ожидать повторения слезного приступа.
Видя, что Танька вроде бы не собирается вновь удариться в рев, он с облегчением перевел дух и повторил:
– Возможно. Если вы готовы выслушать меня спокойно, без ненужных эмоций и бесполезных стенаний, то я готов изложить некоторые свои наблюдения и соображения.
Скрестившиеся на нем недоуменно-вопросительные взгляды Гурьевой и Рузанова снова вызвали у Костромирова грустную усмешку.
– Но прежде нам всем необходимо принять успокоительного, – добавил он, многозначительно покашливая.
Рузанов безропотно поднялся и, сходив на кухню, принес початый штоф калгановой настойки. Разлив зелье по рюмкам,
– Итак, что касается версии о самоубийстве… Я подозреваю, что какой-то мотив для такого шага у Скорнякова мог быть? Я прав? Хорошо. Предположим, что он решил покончить счеты с жизнью. Но зачем, скажите на милость, бежать для этого чуть не за километр от усадьбы, да еще в голом виде?! И, наконец, самое главное – где орудие самоубийства? Допустим, человек, пырнувший себя ножом, может в состоянии болевого шока этот нож выдернуть и отбросить в сторону. Я это допускаю. Такие случаи криминалистике известны. Тем более что вокруг трупа мы не смотрели и ничего не искали. Но ведь удар, судя по ране, пришелся в самое сердце! Смерть должна была наступить практически мгновенно! Есть и еще одна деталь… но о ней – позже. В любом случае, версия о самостоятельном лишении себя жизни не выдерживает критики. Согласны?
Дождавшись, пока оба его слушателя кивнут головами, Костромиров продолжил:
– Следовательно, мы отбрасываем версию о самоубийстве. По крайней мере, пока не появятся какие-нибудь дополнительные данные в ее защиту. Таким образом, как это ни ужасно звучит, речь может идти только об убийстве, то есть, как выражаются юристы, об умышленном причинении смерти другому человеку.
– Господи! Но кто же мог его убить?! – с истерическим надрывом воскликнула Гурьева, всеми силами стараясь снова не разреветься. – Кому это могло понадобиться?!
– Очень правильный вопрос, – заявил Костромиров. – Именно: кому это было нужно? Ответив на него, мы узнаем, кто убийца…
– Послушай, Игоревич, – устало прервал его Рузанов, – ты не мог бы просто рассказать, что такого тебе известно, а не выстраивать тут перед нами Великую китайскую стену из собственных логических рассуждений?
– Постараюсь, – ответил Горислав, – хотя, на мой взгляд, я и так максимально краток. Ну так вот… Если мы не имеем дела с маньяком или сумасшедшим, что полностью исключить невозможно, то нужно искать человека, которому Скорняков чем-то мешал или которому по некоторым причинам была выгодна его смерть. Это очевидно. Кстати, – прервал он сам себя, – как вы думаете, кому-нибудь, кроме вас двоих, было известно, что Дмитрий – здесь, в Ногино?
– Нет, – твердо ответила Татьяна, – больше никому. Жене он соврал, что у него деловая командировка, а на работе просто сообщил, что будет через неделю. Я тоже, понятное дело, не афишировала, что еду с ним…
– А мне вообще поделиться об этом не с кем было, – заявил Алексей.
– Так я и думал, – сказал Костромиров, – следовательно, вариант с разборками между конкурентами или конфликт с «братками» тоже можно пока отбросить… Да и не был покойный, насколько я знаю, каким-то «крутым» бизнесменом. Ну, что ж, давайте тогда перейдем к сухим фактам.
Прежде чем переходить к «сухим фактам», Игоревич повторно наполнил рюмки и, не дожидаясь остальных, выпил. Переждав несколько мгновений и утерев заслезившиеся от крепости напитка глаза, он продолжил:
– Признаюсь, таковых немного. Во-первых, что касается места, где было совершено убийство: судя по всему, оно произошло в бане. Этим утром я из чистого любопытства осмотрел ее и обнаружил довольно многочисленные следы крови во всех помещениях. Особенно обильными потеки оказались почему-то за печкой, там образовалась буквально целая лужа крови… Следы относительно свежие, во всяком случае, явно не давнишние – пятна были еще липкими, когда я их осматривал. И пол и стены бани – из почерневшей осины, поэтому, если не приглядываться, можно ничего не заметить.
Во-вторых, разбитая окровавленная бутылка, которую ты, Алексей, нашел в субботу утром около той же бани… Деталь, казалось бы, незначительная. Я первоначально тоже не был склонен уделять ей слишком много внимания, но, после того как был найден труп, выглядеть она стала, согласитесь, не столь уж маловажной. Кроме того, осматривая тело, я заметил, что волосы покойного слиплись от крови, да и лицо ею сильно выпачкано… Не удивлюсь, если судмедэксперт установит, что Скорнякова ударили по голове каким-нибудь «тупым твердым предметом
Наконец, Алексей, ты сам мне вчера говорил, будто Людмила Тихоновна упоминала о некоем мужчине, которого ранним утром двадцать шестого видела возле бани. Кто это был, она якобы не разглядела, но заметила рюкзак у него на плече…Так?
– Она решила, что это я или Димка, – ответил Рузанов, – а мне тогда как раз пришла в голову мысль, что, может, он рыбачить на Павлов пруд отправился…
– Вот именно. Но мог ли это быть Скорняков? Вряд ли. Другое дело, если бы старуха видела голого мужика с ножом… Тогда – да. Следовательно, это вполне мог быть убийца. Тем паче, что Димкин рюкзак так и не нашелся. Таким образом, суммируя эти сведения, мы можем сделать предположительные выводы о месте и времени преступления – оно было совершено в бане, на рассвете двадцать шестого августа!
Костромиров поднялся из-за стола, некоторое время молча вышагивал по комнате, озабоченно хмурясь и нервно потирая руки, потом решительно уселся обратно и продолжил:
– Теперь придется перейти к самой неприятной части. Давайте подумаем, как будет рассуждать следствие. Итак, нас здесь, в деревне, четверо и теоретически каждый может попасть под подозрение. Ну, меня и старуху можно сразу исключить – ни возможностей, ни мотива… Ты, Тань, тоже по женской своей слабости вряд ли сумела бы убить, да еще и оттащить тело за километр от места преступления. Вот и получается, что из всех присутствующих убить Скорнякова мог только ты, Алексей…
Рузанов сначала недоуменно вытаращился на Игоревича, потом несколько истерично рассмеялся:
– Мощно, доцент! Слов нет, логика – железная! И какой же мотив, по-твоему, это самое следствие может мне приписать? С какого перепугу мне нужно было убивать Димку?
– С этим-то как раз все просто – ревность, страсть, соперничество из-за женщины и все такое… Нужно быть слепым, чтобы не заметить, как ты смотришь на Татьяну… Я не прав? Ну а Димка – встал на пути… Может, даже предложил уже руку и сердце. Партия-то он, безусловно, более выгодная, и, вполне вероятно, что женщина, да еще и обремененная ребенком, предпочла бы именно его. Тут важно не это… Впрочем, будет лучше, если я просто изложу свое видение событий… то есть – как они должны были развиваться, когда бы убийцей был именно ты. Значится, так: ранним утром в субботу ты тихонько поднимаешься с постели и идешь в баню… Ведь ты же вставал и выходил из дома часов в шесть утра? Татьяна же это запомнила!.. Но Димка уже проснулся и вышел на крыльцо, поэтому ты оглушаешь жертву ударом бутылки по голове, затаскиваешь в помещение и там добиваешь ударом ножа в сердце. Встает вопрос: что делать с трупом? Надолго отлучаться ты опасаешься – Танька может заметить, и ты, запихнув труп за каменку… подкоптиться, так сказать… хватаешь его вещи – одежду и все, что попадается под руку, и прячешь где-то недалеко в березках (в это время тебя и замечает бабка Люда), после чего спешишь вернуться в избу… Дело сделано. Поскольку большинство Димкиных вещей отсутствует, днем тебе удается создать впечатление, что он куда-то смотался. Но труп по-прежнему в бане, и что с ним делать, ты никак определиться не можешь… И вот тут, когда Татьяна уезжает в Нагорье, старуха Развоева показывает тебе местное чудовище – Анчипку, и у тебя зарождается остроумная мысль, скормить ему покойника! В полном смысле – концы в воду! Возможно, мое появление несколько нарушает твои планы, но не слишком: под тем предлогом, что хочешь поработать, ты отправляешься на ночь в баню, намереваясь, когда все будут спать, оттащить тело к пруду. С этой целью ты, между прочим, и захватываешь с собой керосиновую лампу – в темноте дороги не найти… Ты относишь тело к водоему, причем, конечно, пачкаешь сапоги болотной грязью и ряской, которые утром я и обнаруживаю на их подошвах… Но там, у пруда, у тебя в памяти всплывают мои слова о том, что щука не в состоянии заглотить взрослого человека. А ты желаешь все сделать предельно изящно – чтобы никаких следов! Тогда тебе на ум приходит идея расчленить труп и скормить его Хитнику по частям; ты возвращаешься за топором, но – вот беда! – дверь в избу оказывается заперта… Я, кстати, слышал, как ночью кто-то скребся на крыльце… Ну так вот, ситуация, казалось бы, патовая, ты – в растерянности… Лишь когда уже на рассвете Татьяна, отлучась на двор, оставляет входную дверь открытой, тебе удается проникнуть в горницу и взять наконец топор… Встреча со мной расстраивает и эту твою последнюю попытку навсегда избавиться от трупа… Дальнейшее – известно.