Золотой Лингам
Шрифт:
Что касается нападений на людей… Такие случаи тоже известны и описаны. Правда, случается это обычно лишь во время жора, но уж проголодавшаяся щука просто впадает в бешенство, теряет всякую осторожность и кидается на все живое подряд! Не зря же ее прозвали пресноводной акулой.
– Та-ак, – протянул Рузанов, – хорошо, предположим, что ты прав в своих индуктивных умозаключениях… Но ты, кажется, хотел еще объяснить, на кой ляд бабка Прасковья ухаживала за этим Анчипкой, словно за домашней скотиной.
–
– Допустим, – согласился Алексей, – но что ей Гекуба? Какое дело моей прабабке было до погибшей черт знает когда поповской дочки?
– Как это какое дело? – усмехнулся Игоревич. – А родная кровь – не в счет?
– Какая-такая кровь? – удивился Рузанов.
– Ну как же. Ты меня одним ухом, что ли, слушал? За кого была выдана замуж дочь Лизаветы Храмовой – Анфиса? За дворового человека Павловых Архипия Прохорова! Следовательно, его дети, дети его детей и, вообще, все последующие поколения Прохоровых – потомки в том числе и Богдановых, и Храмовых. Насколько я понимаю, интерес твой к истории этого рода вызван, главным образом, тем обстоятельством, что и Прасковья Антиповна тоже из этих самых Прохоровых. Как, впрочем, и ты сам, по женской линии. Так ведь?
– Постой, – остановил его Алексей, – если Анфиса была дочкой Лизаветы от Льва Павлова, то и с Павловыми мы тоже в родстве?
– Ты отличаешься умом и сообразительностью, – заверил его Костромиров.
– Вот, вот, – встряла Танька, – а завтра ты собираешься открыть сезон охоты на его прародительницу!
– Давайте обойдемся без мистики, – ответил Костромиров, – сверхъестественное – вне сферы моей компетенции.
Глава 14
ТЬМА СГУЩАЕТСЯ
В комнате установилось продолжительное молчание. Было слышно, как хрипло тикают на стене ходики и истерично жужжит под клеенчатым абажуром одинокая муха. Татьяна занималась раскладыванием пасьянса, Костромиров, казалось, дремал, прикрыв глаза и откинувшись на спинку стула, а Рузанов отрешенно рассматривал прислоненный к стене под образами пейзаж с Павловским прудом.
Вдруг, будто очнувшись, Игоревич поинтересовался, обращаясь к Алексею:
– Занятная картина. Откуда она у тебя?
Рузанову далеко не сразу удалось сбросить с себя странное оцепенение, и он недоуменно уставился на Костромирова, явно не понимая, что тот от него хочет. Горислав повторил вопрос.
– Получил в наследство, – отозвался наконец Алексей
Костромиров подошел к пейзажу и с интересом оглядел доску со всех сторон, даже зачем-то ее обнюхав.
– Живопись явно либо конца XVIII, либо начала XIX века, – заявил он. – Рисунок довольно аляповатый, мазок – чересчур заглажен… мелочная отделка деталей… Ремесленничество. Ага, насколько я понимаю, здесь у нас изображен тот самый роковой водоем. Очень интересно! И подпись… вот те раз! Уж не Архипий ли это Прохоров?
– А что, он разве был художником? – спросила Гурьева. – Ты ничего об этом не говорил.
– Честно говоря, не знаю, – признался Горислав. – В записках Филагрия Павлова упомянуто, что у прадеда его был собственный крепостной художник, но кто это был, Архипка или какой другой дворовый человек, он не пишет.
– Понятно, – Татьяна бросила раскладывать пасьянс и смешала карты. – Между прочим, ты, ихтиолог, упустил во всем этом деле одну маленькую, но существенную деталь.
– Это какую же?
– А вот какую, – ответила Танька, – даже если ты прав, и павловское чудовище есть не что иное, как здоровенная щука, то все равно совершенно непонятно, откуда она взялась в этом чертовом пруду и почему напала на Лешкиного пращура именно после того, как тот был проклят апухтинским попом! Ведь к тому времени этот монстр был, наверное, уже давно достаточно велик, чтобы утопить взрослого человека, а ты сам говоришь, что помещик каждодневно в том пруду плавал. И что бы зверю не наброситься на него раньше? И вообще, почему его до этого никто не видел, не поймал, наконец?
– Ну, об этом нам остается только гадать, – сказал Костромиров. – Хотя ты все-таки учитывай, что это рыба, а ни гиппопотам! Щуку не так просто поймать, а тем более увидеть. Даже гигантскую. Животное скрытное. А почему не напала раньше? Так кто ее знает. Может, жор случился, а может, как раз к тому моменту рыбы в пруду стало не хватать для нормального питания растущего организма. А может, и специально кто-нибудь ее в пруд запустил. Лев Аркадьевич-то особенной любовью не пользовался, недоброжелателей у него, судя по всему, хватало.
– И тут вот еще какой примечательный момент, – продолжил он, – из записок все того же Филагрия Павлова явствует, что сын его прадеда – Василий, тот, который помешался из-за самоубийства Лизаветы, был, в отличие от батюшки, человек ученый – закончил Московский университет кандидатом по естественному факультету и незадолго перед тем вернулся с Байкала, куда ездил по поручению Императорского общества испытателей природы для изучения тамошней водной фауны и привез оттуда довольно обширную коллекцию этой самой фауны, в том числе и живые экземпляры… Но, повторяю, все это лишь из области догадок, правды нам уж никогда не узнать.