Золотой Лингам
Шрифт:
– Не знаю, об этом я как-то не подумала, – ответила Гурьева, явно тоже расстроившись. Но через некоторое время решительно заявила: – Нет, не может быть. У меня очень чуткий сон, я бы обязательно услышала и проснулась!
Когда они подъезжали к калитке, Рузанова вдруг пробил нервный озноб – взглянув на темный, угрюмый дом, он почему-то подумал, что тот походит на злобного напуганного пса, затаившегося, поджавши хвост, в гуще крапивы и чертополоха. Но как только они зашли внутрь, это неожиданно возникшее тревожное ощущение сразу исчезло, Алексей даже подивился про себя, сколь пагубно влияет на психику вид пустого неосвещенного жилища.
Уже суетясь на кухне, Татьяна поинтересовалась у Костромирова:
– Игоревич, давно хотела у тебя спросить, почему тебе дали такое странное имя – Горислав?
– Я посмертный ребенок, – коротко ответил тот, – мать умерла при родах, вот батюшка и нарек…
Через пять минут все было готово для позднего ужина. Неодобрительно осмотрев стол, Игоревич сурово изрек:
– Так-с. Что у нас тут имеется? Ярославское пиво? Замечательно! А на закуску? Бог ты мой! Квашеная капуста! Вы, прям, фрицы натуральные: «Leben Sie wohl, essen Sie Kohl, trinken Sie Bier, lieben Sie mir!», что в моем вольном переводе звучит как: «Живи счастливо, лопай пиво, капусту жри, меня люби!» Я, впрочем, предпочел бы что-нибудь более существенное, нежели пиво, даже рискуя потерять вашу любовь. Чай, не ближний свет добираться до сей позабытой богом и людьми пустыни… Нет, нет! Ничего не убирай! Начать можно и с пивка для, так сказать, последующего рывка…
Опорожнив в два приема бутылку пива, Костромиров посмотрел на Алексея уже несколько более благосклонно.
– Я так полагаю, ты ждешь от меня отчета о выполнении твоей давешней просьбы, желаешь узнать, навел ли я необходимые исторические справки и сумел ли раздобыть интересующую тебя информацию? Кстати, ты, между прочим, так и не объяснил толком, на кой ляд тебе эти сведения. Учти, если я горбатился только ради удовлетворения твоего праздного любопытства…
Рузанов и сам до конца не понимал, зачем ему приспичило собирать эти сведения, и уж тем более он не рассчитывал на личный визит Горислава, посему, таинственно и многозначительно закатив глаза, поспешил заверить своего друга в том, что они срочно и даже просто позарез понадобились ему для некоего важного и неотложного дела, туманно намекнул на написания обширного историко-этнографического труда и побожился, что в свое время тот все узнает и, паче того, поимеет от своих изысканий немалую пользу.
– Ну что ж… Начну с того, что задачу ты мне задал, прямо скажу, архисложную, даже и невыполнимую, особенно по срокам. Ну сам подумай, дореволюционные провинциальные архивы у нас, считай, нигде не сохранились: все расхищено или уничтожено, а чтобы обнаружить какие-то их остатки, нужно полжизни угробить, и это, заметь, без особенной надежды на успех. Но в данном конкретном случае тебе повезло, и даже дважды повезло: во-первых, в том, что ты обратился именно ко мне, а во-вторых, в том, что ты именно ко мне обратился. Ты ведь, Леха, знаешь – я никогда не заку… тьфу! Не теряюсь, в смысле!
– Вот, вот, – перебил друга Рузанов, – не теряйся и закусывай!
Послушно подцепив на вилку квашеной капусты, Игоревич продолжил, не забывая время от времени прикладываться к стакану:
– К твоему счастью, в начале XX века была образована и действовала под патронажем губернатора Тверская Ученая Архивная Комиссия, которая достаточно энергично собирала и разрабатывала документы, относящиеся к истории края. Ее трудами были изданы и, таким образом, спасены от верной гибели многие бесценные памятники: так называемые «Дозорные» и «Писцовые» книги, начиная с 1615 года, «Ревизские сказки» за XVIII и XIX века, «Исповедные росписи» и «Списки погостов» по целому ряду уездов и, конечно, губернские родословные книги и росписи служилых людей со времен ажно Ивана III. Вот это-то многотомное издание мне и удалось обнаружить в нашей родной Исторической библиотеке.
– Списки погостов? – заинтересовался Алексей. – Зачем нам списки погостов?
– Дурак! – отозвался Костромиров добродушно. – Так назывался перечень крестьян соответствующего прихода. И, вообще, не перебивай. Лучше займись прямыми обязанностями и плесни гостю вон той зеленой гадости.
– Это калгановая, оборотов семьдесят будет. Ничего – после пива-то?
– Не умничай, я свою меру знаю. Повышение градуса способствует интенсификации мыслительного процесса вследствие расширения коронарных сосудов и увеличения притока крови к соответствующим участкам коры головного мозга. Ну так вот… На чем, бишь, я остановился… Эх, крепка, сатанюга! Сейчас мы ее грибочками… Калгановая, говоришь? Рецепт запиши.
– Сию тайну Прасковья Антиповна унесла с собой в могилу. Но ты отвлекаешься.
– Я отвлекаюсь?! Разве от нее отвлечешься? Плесни-ка еще… Хорошо пошла, курва! Трансцендентально! – как говаривали покойные Иммануил Кант и Веничка Ерофеев. Но – к делу! Итак, вот что мне удалось узнать относительно истории этого населенного пункта…
– Крепись, Таня, – шепотом предупредил Рузанов. – Горислава хлебом не корми, но дай прочесть лекцию. Привык, понимаешь, над несчастными студиозусами изгаляться… Тот еще зануда!
Костромиров достал из потертого кожаного портфеля стопку исписанных мелким каллиграфическим почерком листов бумаги, аккуратно разложил их перед собой на столе, из недр того же портфеля извлек очки, нацепил их на нос, пошарив во внутреннем кармане пиджака, вынул огромную пенковую трубку, не спеша набил ее ароматным голландским табаком, раскурил, медленно и с видимым наслаждением выдохнул первые клубы сизого дыма, утомленно прикрыл глаза, откинулся на спинку стула и… задремал.
Минут через пятнадцать – к тому времени Рузанов с Танькой уже успели убрать со стола остатки ужина и бутылки – он очнулся и, невозмутимо раскурив погасшую трубку, продолжил, заглядывая время от времени в свои записи:
– Основание деревни Ногино покрыто мраком неизвестности, но первое упоминание о ней связано с именем бояр Нагих-Расплюевых, которые владели сей деревенькой издревле и по имени коих она, вероятно, и получила свое название. Однако уже в XVI–XVII веках Ногино твое принадлежало помещикам Тарбеевым. Если верить родословным книгам, первый из оных – некий Мердулатбий мирза Тарбеев – еще в 1340 году при хане Узбеке вышел из Золотой Орды, крестился и был взят на службу к великому князю Симеону Гордому. Один из его потомков – стольник Авраамий Тарбеев – в 1553 году за царскую службу жалуется среди прочего «деревенькой Ногино под выткою над рекою Саблей».
В роду Тарбеевых Ногино оставалось вплоть до 1699 года, когда было отдано в качестве приданого за девицей Иулией, дочерью одного из потомков татарина Мердулата, некоему Прокопию Павлову из детей боярских, то бишь, – дворянину. С той поры оно упоминается только в связи с этой фамилией.
Судя по тому, что в «Ревизских сказках» Ногино с сего момента именуется уже не деревней, но сельцом, здесь был устроен господский дом. Однако крестьян в сельце было не много, большей частью тут жили одни дворовые. Да и само имение большого дохода, видимо, не приносило, ибо пахотных земель к нему было приписано маловато, в основном – сенокосные угодья.