Золотой Лингам
Шрифт:
Между тем несчастная пеструшка почти добралась до берега и била крыльями в тинистых переплетениях в каком-то метре от него. Повинуясь безотчетному порыву, Алексей нагнулся и протянул руку, чтобы схватить и вытащить ее из воды, и в этот самый момент целый фонтан брызг взметнулся и окатил его с головы до ног.
Каким-то чудом не рухнув в воду, он отшатнулся и с размаху уселся на доски своего импровизированного мостка, тут же почувствовав, как баба Люда схватила его за ворот и пытается оттащить прочь от воды.
Однако Рузанов как завороженный сидел на заднице и, открыв рот, наблюдал совершенно невероятное зрелище: огромная, длиной не менее полутора метров плоская морда, страшно похожая на крокодилью, но какого-то грязно-бурого цвета, неожиданно высунулась из тины у самого берега, распахнулась устрашающая пасть, усеянная сверху и снизу сплошными острыми скрестившимися зубами, и мгновенный водоворот тут же затянул в нее злополучную наседку.
Подряд несколько мощных всплесков потрясли зеленую гладь пруда, и, вскочив на ноги, сквозь водопад поднятых в воздух брызг Алексей с содроганием разглядел невиданное монструозное создание, бившееся на прибрежном мелководье: почти трехметровое, толщиной действительно с хорошее бревно веретенообразное туловище завершалось уплощенным и длинным, как у рептилии, рылом с заметно выступающей нижней челюстью и целым частоколом кривых зубов.
Строением тела монстр немного напоминал гигантскую рыбину, но думается, эдакое чудовище могло явиться только в кошмарном сне безумного рыбака; скорее оно походило на вынырнувшего прямиком из мелового периода рыбоящера, какого-нибудь мозо– или тилозавра.
Вот устрашающий хвост вновь поднялся, последовало еще несколько оглушительных ударов по воде, и существо, уйдя с мелководья, заскользило, подобно неторопливой торпеде, к зарослям рогоза и растворилось в темных глубинах.
Промокший до нитки и совершенно ошарашенный стоял Алексей на берегу, не в силах вымолвить ни слова и дрожа мелкой нервной дрожью. Молчание первой нарушила баба Люда:
– Ну вот тебе, милок, и Анчипка. Сам видишь теперь – рук да ног у него нету, так что до человека ему ни в жисть не добраться.
Рузанов с сомнением посмотрел на старуху и поспешил отойти подальше от воды.
Глава 10
ДОРОГА НА ПОГОСТ
Уже солнце упало за черную лесную кромку, уже замигали на стремительно темнеющем небе тускловатыми болотными огоньками звезды и ночная прохлада, шевеля белесыми туманными щупальцами, поползла от реки к домам, а Танька все не возвращалась.
Алексей стоял на крыльце, кутаясь в оставленный им днем на дворе и поэтому сырой от вечерней росы ватник, курил неведомо какую по счету сигарету и тщетно пытался уловить сквозь нарастающий громкий стрекот кузнечиков, не зашумит ли где машина.
Никаких посторонних звуков. Лишь сухой стрекот насекомых, да дальнее отрывистое уханье какой-то ночной птицы.
Бросив окурок в куст давно отцветших пионов, он вернулся в избу.
– Черт знает что! Уморят они меня оба, – сообщил он бабе Люде, которая пила у него за столом чай, шумно прихлебывая с надколотого блюдца зеленого гарднеровского фарфора и со вздохами посасывая микроскопический кусочек сахара. – Запропали куда-то, черти полосатые! А ты тут изволь места себе не находить, волноваться…
– Не поминай нечистого к ночи-то, – мелко перекрестилась на образа старуха. – Никуды, Лексей, девка твоя не денется. Однако тёмно уж, дак ты шел бы, что ли, встренул ее возле мосту.
– И то дело, – согласился Рузанов. – Пойду.
– На-ка, чайку сперва выпей, – остановила его бабка Люда, наливая в граненый стакан своего фирменного травяного декокту, – продрог вона совсем.
Шагая в сумерках по густо поросшей овечьей травой улице, он припоминал разговор с Людмилой Тихоновной.
По возвращении с Павловского омута Алексей, чуть придя в себя, забросал ее вопросами, пытаясь выяснить, что за болотную акулу она ему показала и откуда эдакое страшилище взялось в здешних местах. В ответ старуха лишь покачала головой: «Откудова Анчипка взялся? Дак кто ж его знает! Токмо Прасковья мне вот что сказывала. Будто бы слышала она от стариков, что в прежние времена проживал в здешних местах помещик по прозванию “злой барин” и был этот барин донельзя гневлив и на расправу рабов своих очень лют. Да и с соседями вел себя как сущий разбойник и татарин: ватагами охотничьими посевы травил, с проезжих купцов дань собирал, за малейшее неудовольствие гумна и села жег. А управы на него никакой не было, как он по прежней воинской службе имел большие заслуги, самому царю был известен и все начальствующие лица с ним очень считались. Сам собою, невзирая на солидные уже лета, был он отлично красив и еще во всей силе, так что к любовному блуду имел великую приверженность и множество девок и из дворни, и по чужим даже деревням на своем веку умыкнул и попортил.
Ну вот и случись тут, что приехал к нему из города старший сын, молодой офицер, бывший тогда на царской службе в самой столице. Долго ли, коротко ли, но приглянулась тому молодцу поповская дочка, да так, говорят, прикипел он к ней сердцем, что порешил жениться, хотя по тем временам она ему совсем неровня была. Ведь тогда помещики почитали лиц духовного звания намного ниже себя, а то даже и ни во что не ставили и зачастую в великом страхе держали.
Понимая, что отец-то нипочем не даст своего согласия на женитьбу, задумал тот офицер увесть эту девицу, да где-нибудь с ней тайно и обвенчаться. Токмо старый барин как-то прознал про таковое его намерение и очень осерчал. Призвал он к себе сына и велел тому, нимало не медля, убираться обратно туда, откель приехал. Молодой офицер, однако, заупрямился, тоже гонор свой наследственный принялся выказывать, да возьми и выложи отцу всю правду: дескать, знаю, что хочешь разлучить ты меня с зазнобой, да токмо ничего этого не будет, потому как я слово офицерское дал на ней жениться и от слова того ни в жисть не отступлюсь. И как тут ни гневался родитель его, как ни топал ногами, обещаясь лишить сына родительского своего благословения, а вотчину поделить промеж младших детей, ничто не помогало – тот все на своем стоял и от слова не желал отступиться.
Тогда и замыслил барин злодейство великое: будто нехотя дал он согласие на женитьбу сына, а лишь токмо тому случилось за какой-то надобностью в город отлучиться, приказал он своим верным рабам поповскую девку от родителей умыкнуть и к нему привесть. Те так и сделали, а Хитник этот по своему обыкновению силком над сыновой невестой надругался и повелел впредь в доме, среди прочих его полюбовниц содержать.
Но, видно, злодейством своим переполнил он чашу Божьего терпения: сын-то его, узнав про то, умом тронулся, а девка, позора не выдержав, бросилась в омут. Родитель же ее, не надеясь на людское правосудие, прямо с амвона церковного предал изверга проклятию, призвав Господа покарать его лютой смертью, пускай-де не будет ему христианского погребения, но утащит его сатана живьем в пекло.
Так, говорят, и года не прошло, как по его и свершилось: однова вздумалось тому барину в пруду искупаться, и только-то он в воду залез, как, откуда ни возьмись, вынырнул нечистый, да и уволок его на самое дно. Тут ему и конец настал.
С той поры этого нечистого многие не раз видели, как он в омуте плескается, так что в скором времени к пруду и близко подходить никто не смел, а не то что, упаси бог, купаться или карасей удить. Вот он и зарос и заболотился, а прежде-то, слышь, по два пуда рыбы из него неводами вытягивали. Прасковья же сказывала, что Анчипка – это и есть то самое чудище, что злого барина пожрало. Токмо не нечистый то вовсе, а неприкаянная душа утопленницы – поповской дочки, то бишь».