Золотой Лис
Шрифт:
— А… что я там делала? В Руке?
— Понимаешь, ты очень любила читать. А дома тебе не давали. И Квали тебе стал книжки носить, а ты приходила их поменять — и пообщаться. А потом тебя собрались замуж отдавать — тут-то Квали и задёргался. Я почему знаю — это при мне происходило. А тут эта фишка с Тенью. Жива-то ты осталась, но без памяти. О выгодном браке можно было забыть, а потратить на тебя ещё кучу времени, чтобы все навыки вернуть, твоя маменька как-то оказалась не готова. До меня это как дошло — я прямо озверела! Ты в такой передряге выжила — а она харю воротит! Понимаешь, я-то думала, что кроме нас с тобой все погибли. Ты вроде наследства мне осталась, понимаешь? Единственное, что осталось от ребят. Вот мне крышу и снесло. Значит, говорю, не нужна вам такая? Так давайте,
— Почему — дура? — спросила Птичка упавшим голосом.
— Так не нашли же они нас! А он и погас! Ты не поняла, что ли, почему он здесь такой лежал? Он чуть не умер, потому что думал, что тебя больше нет! Он же тебя, как на-райе Рио искал, а ты уже дэ Мирион!
— Так это же… Как же… — Птичка прекрасно знала, как гаснут эльфы — это все знали.
— Ну да, ты его Избранница, — кивнула Лиса. — Его Присяга держала — вот и дожил! Но почти сгорел, вот ещё бы чуть-чуть — и всё. А нашли чисто случайно — да я тебе уже рассказывала, как Громила в корчму ввалился!
— И… он меня… любит?.. — по лицу Птички медленно расплывалась неуверенная мечтательная улыбка.
— А то ты не видела! — всплеснула руками Лиса. — Вся голова в радуге — где твои глаза-то?
— Ну я же не знаю! Может это не моё вовсе! — возмутилась Птичка на такое обвинение.
— Твоё-твоё! Не придумывай! В общем, вот что: подумай хорошенько. Я так уже извелась за эти годы от мыслей, что тебя ждёт. Ты по документам человек, но по крови-то эльф! Какая тебе здесь жизнь будет? За кого ты здесь пойдёшь? Я тебя научила всему, что знала сама, но, что поделать? Не знаю я ни этикета, ни эльфийского языка. Не возьмут тебя в на-райе. Тогда я тебя удочерила — а уж потом сообразила, что наделала! А когда поняла, на что тебя обрекла своим удочерением — было поздно что-то менять! Прости дуру! Но мне тогда всего двадцать лет было! Вот тебе столько через три года будет — как сама думаешь, ума много? — Лиса вдруг жалобно хлюпнула носом.
— Мамочка! — взметнулась Птичка. — Только не плачь! Всё хорошо! Только не плачь! — полетели важные бумаги на пол, никто на них и не посмотрел.
— Не буду, — Лиса поспешно отёрла щёки. — Не буду, не буду, — убеждала она саму себя. Птичка подозрительно изучила её лицо, обняла, прижалась.
— Ни на что ты меня не обрекла. Я читала про на-райе, и как они своих дочерей воспитывают — мне просто сказочно повезло! Я хоть учиться нормально могла, не то, что они.
— Ты не понимаешь, — покачала Лиса головой. — Мой самый основной кошмар — что ты влюбишься в какого-нибудь прохиндея из людей и сгоришь за считанные годы. А эльфов здесь, сама знаешь, — развела она руками. — Подумай, а? Ну, не на-райе он, да и слава Жнецу, тебе оно надо? Зато дэ Стэн. Ну, жестковат, да, зато с ним тебе и об этикете думать не придётся, чхал он на этикет, и по-эльфийски он через пень-колоду понимает. Так Рука — как иначе-то? А родители его… Я их не знаю. Да и Жнец с ними, с родителями — он их не слушал никогда, и теперь не станет, даже если они против будут. Вам с ними не жить — какая печаль? Хочешь — живите здесь, места много. Подумай, а? Подумаешь? Сама же говоришь — нравится. Сейчас-то под серпы никто не тащит, всё равно ведь в Универ тебя решили запихивать. Пожалуй, единственный плюс от того, что ты в на-райе не числишься. Видишь, как получается — вы мне оба дороги. Ты мне дочь, а он мне друг, я за вас обоих переживаю. Если ты ему откажешь, он, конечно, не умрёт, будет издали светиться — но и счастлив не будет никогда, ты же знаешь. Женится по расчёту когда-нибудь. Если женится, — они сидели, обнявшись и тихонько покачиваясь, будто убаюкивали друг друга — двадцативосьмилетняя мать и столетняя дочь. Тихо плавился и тёк за окном летний день, ветер шевелил занавеску, играл с маками в вазе на столике под окном.
— Ладно, давай всё это уберём, да беги уже — не натворила бы Ника там чего-нибудь. Что-то подозрительно тихо у нас, — наконец зашевелилась Лиса.
— Там Зора пришла, мам, они кроликам траву рвали, — вспорхнула Птичка и стала подбирать документы. — А думать я не буду, — выпрямилась она с пачкой листов в руках. Лиса помрачнела. — Раз я эльф, я соглашусь, мам, — улыбнулась Птичка. — Он смешной. И Нике он понравился.
— Слава Жнецу! — воздела руки Лиса. — Неужто уговорила! — Птичка засмеялась:
— А я слышала, как они тебя зовут: Лиса! Ты хитрая потому что, да? Но он правда хороший, я… — со двора донёсся деревянный треск и дружный рёв на два голоса. Птичка охнула, бросила документы на кровать и вылетела за дверь, Лиса подскочила к окну. Под яблоней сидели Ника и Зора, рядом валялась отломившаяся ветка. Выскочила Птичка, наскоро осмотрела девочек и стала их распекать.
— Ну, бли-ин! — Лиса уселась опять на табуретку, уткнулась в кулак подбородком. До-олго сидела, тупо глядя на разбросанные по кровати свидетельства, ни о чём не думала и ничего не хотела — ни-че-го. Хотела ничего не хотеть и ни о чём не думать. Чесслово, провести с Громом тренировку часа на полтора легче, чем вот так беседовать. Ох, девочки, девочки! Все дела сердечные — просто караул! И зачем Творец так придумал? Лопухнулся, чесслово! Размножались бы почкованием — и никаких проблем! Эх! Она нашарила в кармане передника личку Грома, сломала. Гром, голый по пояс, полировал двуручник тряпочкой.
— А? — сразу насторожился он.
— Скажи жа… Лягушонку, пусть сватов засылает, — мрачно сообщила Лиса.
— О! — заулыбался Гром.
— Вот тебе и «О!». А ещё передай: теперь не только жопу, а и башмаки мне лизать будет! Ракообразно, блин!
— О? — удивился Гром.
— Да эта балда вбила себе в голову, что она полукровка! Жизнь она, видите ли, ему портить не хочет! Весь язык стёрла, пока уболтала!
— О-о! — восхитился Гром.
— Вот именно. В общем, передай, хорошо? А я сейчас наверно отрублюсь на пару часов. Чё-то мне нехорошо.
— Э-э, Лиса, ты вот что, ты погоди, — заторопился Гром. — Ты это, давай-ка я сначала зайду, прямо счаз — разговор есть такой… А потом уж ты и того, спать ляжешь.
— Что такое? — нахмурилась Лиса.
— Да вот, видишь, какая штука… — Гром отложил двуручник и шагнул в комнату.
Дворец, Малый покой
День клонился к вечеру. В воздухе плыли ароматы вечерних цветов, тихо лепетали листья гигантской раскидистой кроны. На искривлённом в виде скамейки стволе отдельно стоящего дерева удобно расположился эльф. Одна нога вытянута вдоль скамейки, на колене другой, согнутой, пристроена книга, локоть опирается на выступ ствола. Эльф читал книгу, курил трубку и поблёскивал свежевыбритым черепом.
Неподалёку, так, чтобы свет солнца не бил в глаза, был установлен мольберт. Эльфийка в заляпанной красками хламиде и убранными под косынку волосами писала красками.
— Сердце моё! — нарушила она молчание. — Может быть, ты всё же отрастил бы себе волосы? Тебя так трудно рисовать! Эти блики от твоей макушки — они так портят композицию…
— Счастье моё! — отозвался эльф. — Ну не обижайся, ну не хочу я! Ну я ж тебе уже объяснял! Почти тысячу лет мыл, сушил, расчёсывал, мыл, сушил — ну сколько можно-то? У меня последние десять лет такое ощущение было, что я себе этим гребнем гоблинским последние мозги выскребаю. Ты даже не представляешь, насколько хорошо я без них себя чувствую! Пусть теперь Дэрри отдувается, Венец Жнеца без волос не наденешь. А у меня теперь по протоколу капюшон — и кому какое дело, что у меня там на голове?
— А если вдруг понадобится куда-нибудь пойти? Без капюшона?
— Ну и куда, например? — вопрос остался, как всегда, без ответа. Оба знали, что идти, в сущности, некуда. Для посещения оперы или театра существовала парадная мантия с капюшоном, а в гости — к кому? В леса, родителей Риана навестить — так им дела нет до наличия или отсутствия шевелюры, а к на-райе в гости они не ходили никогда. Рэлиа не любила эти сборища, дай ей волю, она бы и дворцовые приёмы отменила — но это было не в её власти. Хоть ты десять раз на-фэйери, а четыре раза в год изволь организовать праздник. И часов пять кряду тебе будут кланяться и фальшиво улыбаться. Фу! Разговор завял. Сонно шептались листья под лёгким ветерком, чирикала пичужка на ветке.