Золотой мираж
Шрифт:
Что-то убежденно говорил сидевший напротив Торнтон, но Беннон его не слушал.
– Все спешат на парад с факелами, – наконец пояснил Энди Холмс. Видимо, он ответил Дэвиду.
– Я тоже хочу посмотреть парад, – радостно воскликнула Диана, вскочив.
– Зачем? Кучка лыжников с факелами спускается с гор, вот и все, – презрительно возразил Торнтон. – Зрелище для туристов. Не стоит того, чтобы уходить отсюда.
– Тогда, кто не хочет, оставайтесь здесь, – ответила Диана и, обойдя вокруг стола, подошла к Беннону. – А мы с Бенноном пойдем посмотрим парад.
И,
– Торнтону не понравилось, что ты ушла со мной, – не удержался сказать ей Беннон, когда они вышли на тротуар.
– А мне безразлично, – пожав плечами, беззаботно воскликнула Диана.
Но Беннону не был безразличен собственный поступок – он увел чужую девушку. Разве этому учил его отец?
Он постарался увести Диану от толпы, запрудившей тротуары, в более безопасное место.
– Отсюда нам будет хорошо видно, – наконец остановился он.
– Отлично. Я обожаю парады, а ты? – Она кокетливо склонила голову набок, ее черные, как бархат, волосы слились с темнотой, и белое лицо светилось как драгоценная камея.
Беннон, очарованный мерцанием этой загадочной красоты, испытывал странное чувство. Диана казалась ему тайной, прекрасной и неразгаданной, а весь этот неожиданный вечер – волнующим, почти невероятным приключением, увлекающим его неведомо куда.
Он с усилием оторвал взгляд от Дианы и перевел его на заснеженные вершины гор на фоне темного неба. Вдали вдруг появился колеблющийся огонек.
– Началось, – промолвил он.
– Где?
– Вон там. – Он указал на склон, но Диана недоверчиво покачала головой и, став впереди Беннона, попросила его еще раз показать. Она стояла совсем близко и наконец через секунду почти шепотом сказала:
– Я вижу их.
Рука Беннона, опустившись, легла на ее плечо, и он привлек ее к себе. Диана послушно прислонилась к нему. Аромат ее надушенных волос действовал как дурман.
– Как красиво, – прошептала она.
А ему хотелось сказать ей, как она прекрасна. Но вместо этого он говорил что-то о лыжне и о том, что там происходило. Он мучительно пытался заставить себя думать о чем угодно, но только не о близости Дианы.
– Сто лет назад, когда здесь шла добыча серебра, этот склон по вечерам сверкал огнями, – рассказывал Беннон.
– Почему?
– Каждый вечер в одиннадцать, когда менялась смена, сотни рудокопов спускались назад в поселок, освещая свой путь фонарями, и столько же их поднимались вверх занять свои места в шахтах. Тогда это тоже казалось красочным зрелищем.
– Там наверху были рудники?
Беннону, замечавшему, как менялось лицо слушавшей его девушки, казалось, что она, глядя на факелы на склоне, живо представляет нарисованную им картину.
– Да, и немало: рудник «Аспен», «Эмма», «Дюрант» и многие другие, – перечислил он самые крупные и известные из них. – Была там даже железная дорога для вывоза руды. Та, что обслуживала разрез «Аспен», была длиною в целую милю.
– Правда? – искренне удивилась Диана.
– Да, – подтвердил Беннон и, помолчав, добавил: – Это был самый большой и богатый рудник. Однако самородок серебра весом в тонну был найден в другой шахте. Чтобы поднять его наверх, пришлось разрезать его на три части.
– В целую тонну? – Диана с сомнением покачала головой. – Даже не верится.
– Да, все было именно так. Когда Соединенные Штаты перешли на золотой стандарт, на рынке серебра разразился кризис. Одна за другой закрывались шахты. Входы в штольни заколачивались. Вся земля под нами изрыта штольнями. Возможно, на одной из них мы сейчас стоим.
– Ты шутишь? – Диана испуганно посмотрела на него.
Тем временем процессия лыжников с факелами достигла подножия склона, и они вдруг превратились в темные точки на снегу. Но Беннон видел перед собой лишь обращенное к нему лицо Дианы и ее полуоткрытые губы. Последние преграды стеснительности и контроля над собой рухнули.
Ничто уже не удерживало их радостного влечения друг к другу. Горячие нетерпеливые губы Беннона коснулись ее губ, и Диана отозвалась столь же мгновенно и страстно. Над ними в небе с треском лопались петарды, взрывались огнями ракеты – начался фейерверк.
Этому вечеру суждено было изменить всю жизнь Беннона. Каждое свободное мгновение, час, день он проводил в обществе Дианы. Он показывал ей родной Аспен во всей его красе – горы, снежные спуски, укромные ресторанчики, шумные и многолюдные бары, облюбованные командами усталых, но довольных собой лыжников и шумными туристами, лавки сувениров, модные магазины. Лунные вечера нередко заканчивались романтическими катаниями на санях.
Прошел месяц. Диана не скрывала своих чувств. Однажды, когда они прощались, она попросила Беннона не уходить.
– Я не могу прожить без тебя ни минуты, – призналась она. – А ты? Разве ты не любишь меня, Беннон?
Он остался, а на другой день они сбежали, чтобы пожениться, к отчаянию его отца и к великой радости отца Дианы, который был счастлив сбыть с рук хотя бы одну из дочерей.
Минул еще месяц, и Диана сообщила ему, что ждет ребенка. Безнадежно запущенная учеба в колледже и утренние недомогания Дианы, тяжело переносившей беременность, заставили Беннона решиться на единственное, что он мог в этом случае предпринять: он отвез Диану на ранчо и поручил ее заботам отца и Сэдди Роллинс, их экономки. Через три месяца, получив диплом, он полностью обосновался на ранчо.
К этому времени Диану уже не мучили утренняя тошнота и головокружение, на смену им пришло горькое сознание того, что она навеки заточена в этом отдаленном от города месте, где нет веселых вечеринок, встреч с друзьями и привычных развлечений. Ей порой казалось, что она этого не вынесет.
Как-то летом проездом побывал на ранчо Дэвид Торнтон. Беннон был на сенокосе, недалеко от дома, и увидел, как подъехала машина. Он поспешил домой и, поднявшись на крыльцо, услышал радостный смех Дианы и Дэвида. Лишь тогда он вспомнил, что его жена давно так не смеялась. Это было ударом.