Золотой самолет
Шрифт:
Зелёный цвет —
цвет хлорофилла
и зелёнки —
поблек и зажелтел
на новогодней
ёлке,
когда она свои
последние деньки
отдала на потеху
средь зимы.
Началось: мы опять нелегалы,
а посредственность вышла
в финал.
Для империи мы —
те же галлы,
и для власть берегущих —
сигнал.
Милый друг, не питайте
иллюзий:
констатация фактов —
ничто,
от разрывов словесных контузий
на земле нашей грешной
тошно.
Хрен
больно
выпучил глаза —
вот она,
окрошка,
вкусная еда.
Русская похлёбка
непроста
на вкус.
Пусть об этом
помнят
немец и француз.
Летаем в космос
и не маем душу.
Душа есть космос,
обретая – рушу.
Рос, как грибы,
и без штиблет,
не ел кошерных
он конфет.
Ловил кузнечиков
в траве
и пропадал
недели две.
Бывало, брался
он за ум,
ум за него:
«Каков болтун?»
Болтанка страшная
была,
когда МАШИНА
повезла.
Везла не роту,
а полки…
Жуть вспоминать
про те деньки.
Деньками жизнь
не назовёшь,
и мужиков уж
не вернёшь.
Лежат, укрывши
пол-Земли,
кто наши жизни
сберегли.
Я думаю:
«А мы б смогли?»
Эта птица – загадка,
красота неземная.
Грудь покрыта румянцем,
вся в цветах горностая.
Голос, нежно зовущий
в несказанную даль,
где ведёт хороводы
чаровница-печаль.
Кто ты, птица-загадка?
Из какой стороны
прилетела на свет ты
одинокой звезды?
Я б назвал тебя: радость.
Утоли мне печаль.
Ничего не осталось.
Пусто. Кто мы?
Прощай…
Колыбель
Восточная Африка —
вот колыбель,
мы странники оттуда.
Праматерью Евой
запущен мой день,
улыбка её повсюду.
Теряются мысли,
слова невпопад,
и горб,
как у верблюда.
Такое бывает,
мне говорят;
я думать об этом
не буду.
Я буду думать
совсем о другом…
надуюсь
воздушным шаром
и улечу поутру
с ветерком,
этот полёт —
даром.
Укромный охотничий угол
С детства люблю непролазные чащи:
там закоулки, тоннели кричащи.
Там потаённые тропы и клад,
дебри лесные – отважному грант.
Страхи от дурости, как осьминоги,
шастают, щупают лица в дороге,
мокрою слизью текут наугад,
липнут присоскою к телу, шипят.
Рот перекосит гадючья дорога,
если, на счастье, ещё и берлога
встретит весёлым провалом в пути —
лучше забавы, поверь, не найти.
Влёт разрываешь кусты наудачу,
я не из слабых, но вот-вот заплачу —
катится шаром рычащим гора,
я словно мячик, а он – детвора…
Выкатил мячик: «Что, пули уснули?»
Пальцы сложились в весёлые дули,
выпрямил спину – сам Ника и стать,
здесь уж меня наглецу не достать.
Гордо окинул свои горизонты:
вот недалече уж пляжные зонты,
там и избушка, оладьи в печи —
радость-хозяйка, закуски мечи!
Я откупорю заветных пол-литра,
чокнусь с тобою, родная Палитра,
в закусь нанижу груздя, аки князь…
Шастает по лесу разная мразь.
На салют
Воробьёвы горы —
давняя пора,
юношей взбирался
на салют туда.
Представлял: штурмую
крепость Измаил,
а навстречу сильно
белый снег валил.
Рядом мои братья,
шли плечом к плечу,
было столько чувства:
Оттолкнись – лечу.
Под ногами блещет
красная Москва,
впереди сияет
тайнами звезда.
Слышны разговоры.
Прелый лист в кустах.
Поднимаюсь в гору —
нету чувства «страх».
Футбол люблю
за череду событий,
за яркость чувств,
эмоции в упор.
Когда выходишь
на игру – ты нищий,
а вот уходишь
славно – фараон.
В футбол гоняли
с детства до упаду.
Играли и в жару,
и в дождь.
И назовите хоть
ещё одну усладу,
где так же мирно
побеждает злость.
Незнакомка
Елена – морская пена,
картина лазоревых волн,
во мне до седьмого колена
осанка её и взор.
Взор дивный.
Разрез её сладкий,
такой потаённый
наказ,
и утро
не даст разгадки,
разгадка получит
отказ.
Отказ —
совершенная форма,
и звуки его
как набат,
они звучат другому
и зажигают взгляд.
Программу «Кило дней»
забыли сверстать в граммы,
и где-то по пути
застыли телеграммы.
Открылась «красота»
коррупции до срока,
а белые бока
по признакам – сорока.
«Облако в штанах»,
Солнце в тюбетейке.
Ходят в небесах
люди-телогрейки.
Сколько их? Не счесть
безымянных, сирых,
на родной земле —
номера-могилы.
Порвана страна,
нету уз и связей.
КПСС не попала
в князи.
Идеи
Их есть у меня!
Вот те красиво…
И день не обычный,
а яркое диво!
Журчит в поднебесье
такой колокольчик,
и облако реет,
и солнце щекочет.
Сыплется время,
песок между строчек.
Святится имя —
изысканный росчерк.
Тайные тропки
из детства
в самое сердце
легли.
Сказки рождественской
ёлки
счастьем по детству
прошли.
Запахи и ощущенья
с тех незабвенных
времён
мы, как кусочек
России,
гордо по жизни
несём.
На лапнике
Когда мы валялись
с Жекой
на лапнике у костра,
теплом и уютом
согреты,
не помнили мы
людям зла.
И помнится,
треск из чащобы
не очень нас с Жекой
пугал.
Последнюю конфету
делили мы пополам.
Вели разговор
неровный,
не помню, как засыпал.
Такой уголок
укромный,
наверное, я потерял.