Золотой торквес
Шрифт:
Женщина вздрогнула.
— Мы берем ваш янтарь, мастер. Меня тронула участь любовников-букашек. Заплати ему, Клавдий.
Дворецкий, ворча, достал из висящей на поясе мошны монету. Затем взгляд его упал на поднос с кольцами, и на лице его появилась загадочная улыбка.
— Пожалуй, мы возьмем и вот эти два кольца. Заверните, пожалуйста.
— Но сэр! — воскликнул фирвулаг. — Известно ли вам, что резные кольца имеют символическое значение?
Из-под белоснежных бровей старика сверкнули холодные зеленые глаза.
— Я сказал, мы берем их! И блудливых букашек тоже заворачивай, да поживей! Мы опаздываем на важную встречу.
— Да-да, я мигом, достойный господин! Ну ты, лоботряс, чего рот разинул, пошевеливайся! — Ювелир низко поклонился мадам Гудериан и подал дворецкому завернутые в мягкую бумагу покупки. — Да сопутствует вам удача, миледи, надеюсь, мои изделия принесут вам счастье.
Старик в сером торквесе рассмеялся. Затем, пожалуй, с излишней для своего статуса фамильярностью взял женщину под руку и сделал знак эскорту сомкнуть строй.
Когда покупатели растворились в толпе, Галучол озадаченно почесал в затылке.
— Может, он для кого другого кольца-то купил?
Ремесленник многозначительно ухмыльнулся.
— Эх ты, святая простота!
Герт просунул рыжую голову в палатку.
— Пожалуйте, мадам. Аккурат на две половинки распилено. И букашек не задели.
— Спасибо, сынок. Об остальном мы с Клодом сами позаботимся. Скоро полдень, так что займите наблюдательные посты на окрестных скалах. При первом же сигнале тревоги я прерву связь.
— Слушаюсь, мадам! — Голова исчезла.
— Вот послание. — Клод подал ей глиняную пластину. — Все слово в слово, только написано моей рукой. Цемент у тебя есть?
Мадам Гудериан склонилась над лежащими на столе кусками янтаря.
— Voila! note 19 — произнесла она наконец. — Один возьмешь ты, другой я, par mesure de securite note 20 . Я оставлю себе трогательных влюбленных букашек. Женщине как-то пристойнее быть сентиментальной.
Note19
готово! (франц.)
Note20
для большей надежности (франц.)
Они внимательно разглядывали послания. Под красновато-золотой прозрачной смолой светились слова, выбитые на глиняных пластинах:
ПЛИОЦЕНОВАЯ ЕВРОПА — ПОД ВЛАСТЬЮ РАСЫ ЗЛОБНЫХ ГУМАНОИДОВ.
РАДИ ВСЕГО СВЯТОГО, ЗАКРОЙТЕ ВРАТА ВРЕМЕНИ.
ВСЕ ПОСЛЕДУЮЩИЕ ОПРОВЕРЖЕНИЯ НЕДЕЙСТВИТЕЛЬНЫ.
Анжелика Гудериан, Клод Маевский
— Как думаешь, поверят они нам? — спросила Анжелика.
— Ну, подписи-то сличить проще простого. К тому же, как ты сказала, два свидетельства надежнее одного. Слава Богу, я уже слишком стар, чтобы подозревать меня в мошенничестве.
Они долго молчали, сидя рядышком. В закрытой палатке было очень жарко. Мадам откинула со лба прядь седеющих волос. На виске блеснули капельки пота.
— Все-таки ты дурак, — наконец произнесла она.
— Поляки всегда были падки на властных женщин, ты разве не знала, Анж? Прославленные полководцы, как побитые собачонки, поджимали хвост перед благородным гневом дамы. К тому же я слишком старомоден, чтобы компрометировать себя, спрятавшись на неделю с такой особой, как ты, в паучьей норе, и все это время мысленно распевать «Марсельезу», пока остальная моя амуниция стоит по стойке «смирно!».
— Quel homme! C'est incroyable! note 21
— Только не для поляка! — Клод взглянул на часы. — До полудня пятнадцать секунд. Будь готова, старушка!
Элизабет и Главный Целитель Дионкет склонились над колыбелью черного «торквеса». Чистокровный маленький тану выглядел старше своих трех лет не только из-за длинных конечностей, но и из-за печати страдания на все еще красивом личике.
Малыш был голенький, только чресла прикрыты салфеткой. Водяной матрац поддерживал опухшее тельце с таким удобством, какое только позволяла медицинская технология. Кожа ребенка была темно-красного цвета; пальцы, уши, нос и губы почернели от гиперемии. Шея под маленьким золотым торквесом покрылась волдырями — видимо, ее сожгли какой-то мазью, наложенной в тщетной попытке облегчить страдания. Элизабет проскользнула в разрушающийся детский мозг. Свинцовые веки приподнялись, открыв невероятно расширенные зрачки.
Note21
Ну и тип! Невероятно! (франц.)
— Если мы снимем торквес, станет только хуже, — сказал Дионкет. — Появятся судороги. Обрати внимание на отмирание нервных связей между мозгом и конечностями, на аномальные цепи, протянувшиеся от торквеса в подкорку, и непонятное воспаление миндалин, сорвавшее все наши попытки снять болевые ощущения. Развитие болевого синдрома типично своей стремительностью — в данном случае воспаление началось пять дней назад. Смерть наступит недели через три.
Элизабет провела рукой по влажным белокурым кудряшкам.
«Лежи смирно, ангелочек мой, дай я погляжу, дай попробую помочь тебе там, где между золотом и твоей обреченной плотью завязался неумолимый узел, где боль скачет по ступенькам туда-сюда, туда-сюда, мой бедненький… Ага! Вижу! Я оборву их, оборву эти связующие нити между высшими и низшими отделами мозга и дам тебе покой и сон, пока они не явятся за тобой, мой маленький страдалец, не в добрый час появившийся на свет.»
Глазенки закрылись. Тельце безвольно обмякло.
«Благодарение Тане, Элизабет, ты сняла боль!»
Упорно отказываясь встречаться с мыслями Дионкета, она отвернулась от кроватки.
— Он все равно умрет. Я не могу его исцелить, в моих силах только принести облегчение перед смертью.
«Но если бы ты осталась, если б захотела попробовать…»
— Нет, мне надо уходить.
«Ты давно могла уйти, но не сделала этого. Сказать, почему ты осталась с нами, несмотря на то, что твой шар ждет тебя в комнате без дверей?»
— Я осталась, чтобы выполнить данное Бреде обещание.
Ни единого проблеска сочувствия, сопереживания не появилось за ее умственным экраном. Но Главный Целитель был стар и знал другие способы читать в душах.