Золотой треугольник
Шрифт:
Мир наркотиков полон подводных рифов и опасностей. За последние четыре года только в неспокойных районах на севере Таиланда погибло двадцать четыре журналиста разных национальностей. Трупы некоторых со следами пулевых ран были найдены, остальные навсегда сгинули в безмолвных, непроходимых джунглях. В газетах, для которых они работали, появились краткие некрологи — их обычно помещают в разделе хроники. Никого это особенно не взволновало: смерть — обычное следствие репортерского риска, если журналист стремится добыть материалы о повстанцах, воюющих армиях или контрабандистах, переправляющих наркотики. Опасность неотъемлема от его работы точно так же, как нерегулярное питание и случайные ночлеги…
Только семьи вспоминают о погибшем, да и то пока не подрастут дети и жена не выйдет замуж вторично.
Мне вовсе не хотелось во время своего экзотического путешествия за наркотиками исчезнуть при загадочных обстоятельствах, и потому за месяц до отъезда в Юго-Восточную Азию, почти через двенадцать лет после своего первого посещения Кампучии, я проник в мир гангстеров, наемных убийц и тому подобных темных личностей, правда пока еще только как читатель. Перестрелка, дикие погони и почти шпионские приемы, когда наблюдаешь за ними с дивана, на котором я обычно валялся, читая, напоминают дешевый детектив. Они поражают своим неправдоподобием, как будто их сочинил плохой киносценарист; порой даже приходилось напоминать себе, что передо мной не уголовный роман, а описание подлинных событий. При всей своей увлекательности чтение старых репортажей должно было ознакомить меня с той реальной средой, в которую я вскоре попаду. Я штудировал их почти как инструкции, надеясь, что чужой опыт поможет мне разобраться в законах международной торговли наркотиками, чьи нити тянутся из нищих стран «третьего мира» к богатейшим метрополиям Западной Европы и Соединенным Штатам.
— Как вы думаете, вы уже стали легендой? — спросили журналисты в начале 70-х годов пухленькую длинноволосую девушку с грубым, хриплым голосом.
— Легендой в двадцать шесть лет? Что я тогда буду делать весь остаток жизни? — рассмеялась Дженнис Джоплин, самая яркая звезда блюза со времен Бесси Смит.
Однако остаток жизни продлился всего год и действительно превратил техасскую девушку с круглым, почти детским лицом в легенду. Ее грубоватый, пожалуй, даже немелодичный голос проникал в самые глубины души. Она пела блюз так, что слушатели не могли сдержать слез, выкрикивала и выплакивала в микрофон хватающие за душу хриплые звуки, тосковала и тут же смеялась, как человек, у которого больше нет слез. И публика орала и плакала, захваченная красотой ее печали и самозабвения.
Последний день своей жизни она провела на студии звукозаписи в Лос-Анджелесе. Записывала долгоиграющую пластинку со своим новым оркестром «The Booge Rock Group». Десять часов непрерывного напряжения вымотали всех, и потому на следующий день оркестранты загорали на солнышке возле гостиничного бассейна. Лишь к вечеру кто-то вспомнил о певице.
Обычно Дженнис Джоплин до конца выкладывалась на концерте, а после него стремилась к уединению. Курила одну сигарету за другой, бутылка виски стояла рядом. Но такое затворничество никогда не длилось слишком долго. Обеспокоенный долгим отсутствием Дженнис, Джон Гук, тромбонист группы, позвонил ей из холла, но телефон молчал. Тогда Джон поднялся наверх и стал дергать ручку двери. Изнутри торчал ключ. В конце концов дверь взломали. Певица с почти детским лицом, получавшая тридцать тысяч долларов за один концерт, лежала на постели в тонкой ночной сорочке. Она была мертва. На коврике у постели валялся пустой шприц, а в мусорной корзине — окурок марихуаны. И без вскрытия врачу нетрудно было установить причину смерти, стоило лишь приподнять неподвижное веко: героин.
«Она прожила удивительно интенсивную жизнь», — писали в некрологах газеты, имея при этом в виду ее неукротимый голод по все новым импульсам: по музыке, алкоголю, наркотикам и любовным связям. Этим эвфемизмом они невольно выразили одну из опаснейших иллюзий века компьютеров: будто можно прожить более интенсивную жизнь, чем позволяет человеку его внутреннее содержание. Это и толкало Дженнис Джоплин от алкогольных туманов к героиновым снам, к ярким краскам и свету, к чувству эйфории, ко все более сильным ощущениям, возбуждаемым под конец уже одними только искусственными средствами.
Ее смерть, увы, ни для кого не стала предостережением. Она лишь пополнила длинный список наркоманов, которые отравились. На профессиональном языке это называют «золотой инъекцией».
В начале ноября 1982 года двадцатидвухлетний Джулио скрылся за дверью умывальни в одном из детских садов Рима, где он иногда помогал делать уборку. Когда часом позже обеспокоенные сотрудники вышибли дверь, они нашли молодого человека лежащим на полу без сознания. Возле него валялись типичные аксессуары наркоманов: спички, ложка и шприц. Вскоре Джулио умер от нарушения сердечной деятельности.
8 декабря 1982 года в Западном Берлине случайный прохожий услышал стон, доносившийся из общественной уборной на площади Баварии. Он вызвал полицию. Когда к месту происшествия прибыл врач «Скорой помощи», помогать уже было некому. Двадцатидвухлетний Аксель без признаков жизни ничком лежал на грязном кафельном полу. Руки, усеянные гноящимися ранками от инъекций, медленно коченели.
Краткие сообщения подобного рода никого уже не волнуют. Они появляются слишком часто, нередко их сопровождают устрашающие снимки. В 1979 году только в Западной Европе было отмечено около тысячи смертных случаев. Годом позже в одной ФРГ погибло около 600 наркоманов. Название «одурманивающий яд» относится ко всем опиатам в полном смысле слова. Достаточно неточно определить дозу героина, морфина или опия, и в полицейском морге появляется еще один труп.
«Героин — величайшая угроза!» — кричат заголовки газет.
Врачи и учителя в школах предостерегают даже малых детей — торговцы наркотиками взяли на прицел уже и их.
Героин… В 20-е годы нашего века он прописывался врачами как безвредное средство от кашля, а в 70-е стал символом зла, с которым на пяти континентах борются и медики, и психологи, и стражи закона.
Героин вытеснил с рынка морфий и снизил курение опия. Горьковатый белый порошок стал валютой преступного мира, мечтой сотен тысяч несчастных, подпавших под его «обаяние», но в момент, когда его действие кончается, он швыряет свою жертву в пучину страданий. Корчась от нестерпимой боли, безвольные люди охвачены единственным стремлением: какой угодно ценой раздобыть следующую дозу.
Химическая формула счастья
Человеческий мозг во многом остается для ученых загадкой. Пространства за лобной костью у каждого из нас не менее загадочны, чем холодные дали космоса. Мы с трудом пробираемся в лабиринте вопросов, ответы на которые еще не найдены. Почему природа дала млекопитающему по имени Homo sapiens мозг, намного превышающий его насущные потребности? Человек использует серое вещество своего мозга лишь на четверть. Мы не имеем понятия, почему вопреки неиспользованным возможностям именно эта часть нашего тела поглощает из организма больше всего питательных веществ и кислорода, не знаем, почему она непрестанно растет.
Мы пробираемся ощупью, не умея отдернуть занавес, скрывающий от нас представление о том, как происходит процесс мышления, забывания, пробуждения памяти. Что такое интуиция, фантазия, гениальность? Как осуществляется в мозгу связь между миллиардами клеток?
Мы и поныне мало знаем о химических веществах, называемых нейромедиаторами. Предполагают, что от этих веществ зависят наши настроения и причуды, печаль и радость, отчаяние и равнодушие. Не исключено, что когда-нибудь химической формулой сумеют передать и любовь Ромео и Джульетты, и ревность Отелло (даже с коэффициентом интенсивности). Это тревожная перспектива, поскольку научное познание ныне слишком часто соседствует с производством атомных бомб и лазерного оружия. Мечта о безграничном счастье легко может превратиться в мрачную картину тотально порабощенного общества, где по заказу сильных мира сего возникают вера и активность, ненависть и слепое послушание; не случайно ряд ученых с обостренным чувством совести начинает избегать исследований в этой области. Да и где, собственно, пролегает граница между человеком и машиной?