Золотой треугольник

Шнайдер Богуслав

— Кто это прилетел на вертолете? — как бы между прочим спросил я.

— Гости из Чиангмая, — в тон мне ответил господин Чен.

Больше я предпочел ничего не спрашивать. Туристы не проявляют чрезмерного любопытства. Если бы мы приехали несколькими минутами раньше, я, вероятно, вообще не попал бы на церемонию. Личная охрана этой значительной особы схватила бы меня прежде, чем я успел нажать на спуск фотоаппарата. Фотография генерала таиландской армии, прибывшего на похороны оптового торговца опием, могла бы произвести эффект разорвавшейся бомбы, и не только внутри страны.

Мы вернулись на площадь, где всего час назад я примкнул к похоронной процессии. Рюкзак лежал на том

же месте, где я его бросил. Возле него стоял добровольный страж деревенский житель в черном костюме.

— Все в порядке? — спросил господин Чен.

— Конечно.

— Не хотите ли убедиться? — предложил он мне.

— Нет. Китайцы не крадут, — ответил я. Мы заулыбались.

Ведь гоминьдановские контрабандисты действительно не крадут. Зачем? Если надо, они сдерут с партнера кожу в открытую.

В нижней части деревни на небольшой площадке разместилось несколько ангаров, а перед ними — футбольное поле. Мы зашли в деревенскую школу, которую на время похорон Туана превратили в огромную столовую.

^{Школа в Мэсалонге}

— Как вы узнали о похоронах генерала? — вернулся репортер к прежней теме, едва мы уселись за накрытый стол.

— Случайно. Проезжал мимо, — неопределенно ответил я. Как ни странно, этот ответ его удовлетворил. Чтобы не дать ему времени на расспросы, я сам решил кое о чем его спросить. Оказалось, и у него были затруднения: таиландские власти выдали ему визу после долгих колебаний. Он имел право присутствовать лишь на похоронах генерала Туана.

Отношения между властями в Бангкоке и остатками китайских гоминьдановских частей на севере страны отнюдь не идеальны. Таиландское гражданство по протекции получило всего несколько высших чинов из бывшего штаба Туана. Остальным приходилось ждать. Новый министр забыл, что при контрабандной переброске наркотиков из Бирмы именно солдаты Туана собирали для правительства пошлину с каждой пачки опия, провезенной через территорию Таиланда, — это было услугой, которую по понятным причинам таиландские таможенники оказать не могли. В конце 60-х годов сотни бывших гоминьдановцев пали при подавлении восстания племен мео. В отличие от тогдашней тайской армии, они умели воевать в горах. Более того, с присущей им хитростью они перессорили между собой племена и начали из них же вербовать войско, умудрившись, таким образом, ликвидировать опасный мятеж с минимальными потерями.

После установления дипломатических отношений между Китаем и Таиландом ситуация сразу изменилась. Вчерашний враг стал союзником. Вчерашний союзник превратился в балласт. У государственных деятелей не бывает друзей, у них есть только интересы.

Угощение на поминках ничем не напоминало лучшую в мире китайскую кухню, славящуюся бесчисленным множеством способов приготовления любого блюда. Солдаты, десятки лет провоевавшие в джунглях, потеряли всякий вкус к изысканному блюду под названием «сто птиц в одном гнезде». На столе не было ни угрей в грибном соусе, ни яиц, которые месяцами выдерживают в земле. Здесь, высоко в горах, не подавались утки по-пекински, акульи плавники или «ласточкины гнезда». Свинина в пикантном соусе была слишком жирна, а рис слипался. Даже бамбуковые побеги не имели присущего им вкуса.

Я сидел в окружении ближайших сподвижников Туана, между высшими штабными офицерами, ветеранами боев и торговли наркотиками, ел палочками рис и пил терпкий черный чай и крепкую водку.

Не

успевал я осушить рюмку, как кто-нибудь тут же мне доливал и приглашал выпить. Так могло проявляться и простое желание забыться, но скорее всего это делалось специально. Меня пытались споить в надежде, что алкоголь развяжет мне язык. Я не противился. Каждый раз, когда мне доливали, им тоже приходилось делать глоток-другой. А пили они уже третий день. Мне оставалось только время от времени вставлять в разговор малозначащие вопросы и ждать, когда мои собеседники свалятся под стол.

— Я прошел с ним десять кампаний, — сказал на ломаном английском старый полковник, сидевший во главе стола, и утер слезу.

Я не стал спрашивать, была ли в их числе битва у Бан-Квана в Лаосе, где гоминьдановские войска атаковали «личную» армию шанского полководца Чан Шифу, чтобы отнять годовой урожай переправляемого из Бирмы опия-сырца. Наверняка полковник участвовал в ней: на «опиумные» войны генералы Туан и Ли посылали лучшие свои части. Но к чему вызывать лишние подозрения: случайный турист не должен много знать.

«Нам приходится бороться со злом коммунизма. Но для этого нужна армия. А армии нужны винтовки. Чтобы их купить, нужны деньги. В этих горах существует только один способ их добыть — опий», — откровенно признавался господин Туан в марте 1967 года.

Люди, тесно сидевшие вокруг стола в импровизированной столовой, были ветеранами как войн, так и торговли наркотиками.

— Почему, собственно, во время эвакуации в шестидесятые годы вы не перебрались на Тайвань? Попали бы к своим. Ведь в Таиланде вы стали гражданами второго сорта, — спросил я полковника, заранее зная его ответ. Почти все гоминьдановские части в Северном Таиланде были из горной китайской провинции Юньнань. Тайвань для них чужой остров. Горы «золотого треугольника» напоминали гоминьдановцам их родину.

Если бы мы уехали на Тайвань, мы потеряли бы надежду вернуться в Китай. Между Тайванем и Китаем — море, — объяснил полковник. — Пересечь море трудно. Из Мэсалонга же вы за четыре часа попадете на бирманскую границу. А дальше на север — уже и наши горы.

— Вы все еще надеетесь вернуться?

Вздохнув, он молча огляделся. Китайцы редко проявляют чувства, обычно их прячут за улыбкой. Сегодня они плакали, и в суровых мужских слезах, украдкой утираемых рукой, отражалось не только прощание с мертвым генералом. Бывшие отборные воины гоминьдана превратились в сморщенных, источенных болезнями стариков. И они проделали свой «Великий поход». Отступали из Китая в Бирму, из Бирмы в Лаос, из Лаоса в Таиланд. С конца 40-х годов они знали одни поражения: бежали, нередко голодали, совершали марш-броски и спали в джунглях с винтовкой под головой, всегда настороже. В четырех странах рыли могилы для павших. Ни одна из этих стран им не принадлежала.

Они потеряли родину, но еще на что-то надеялись. Юньнань гоминьдановцы покидали с мыслью, что скоро вернутся.

Дважды предпринимали безуспешные попытки в начале 50-х годов. Их нападение не вызвало ответного восстания в стране и окончилось полным фиаско. Вернулась только горстка.

Потерпели они поражение и в 1961 году от объединенных сил НОАК и бирманских регулярных частей. Проиграли бой с Патет-Лао в секретной войне, которая велась в Лаосе.

В конце концов их покинула и надежда. Они стали анахронизмом даже в глазах собственных детей. Дети родились уже в Таиланде и в школе учили тайский язык. У них нет другой родины, кроме той, которая для их отцов стала лишь временной остановкой в пути. И они стараются слиться с ее народом, забыть о Срединной империи — она их не интересует. Предел их мечтаний — японский мотоцикл «хонда».