Золотой век предательства. Огни Хякки Яко
Шрифт:
Хотя, если его собирались казнить, дела могли обстоять гораздо серьёзней.
– Нет, – отрезал Итиро Хаяси. – Видит Дракон, я и так сделал больше, чем ты заслуживаешь. Знал бы ты, с каким трудом мне удалось убедить руководство клана заменить изначальный приговор исключением из рядов Аосаки-кай и изгнанием без права возвращения в провинцию Тосан… Но к демонам это всё. Завтра до начала празднования Обона ты должен покинуть Ганрю.
Тяжёлый вздох, шелест бумаг на столике.
– А теперь уходи.
– Оябун…
– Я больше не твой глава. А ты мне больше
Гулко застучали шаги по татами, зашуршали раздвижные двери, и в комнате воцарилась тишина. Чиркнула о коробок спичка, и из распахнутых сёдзи потянуло табаком. Тэцудзи подкрался к щели и заглянул внутрь. Отец Уми сидел к веранде вполоборота. Курил – да так жадно, словно от этой сигареты зависела вся его жизнь.
Запах крови стал ощущаться отчётливее. Тревожный и тяжёлый, он исходил от Итиро Хаяси. Лишь когда отец Уми поднёс левую руку к лицу, Тэцудзи понял, в чём было дело. Всю кисть руки обхватывала плотная повязка, пропитавшаяся кровью на том месте, где когда-то был мизинец.
Тэцудзи передёрнуло. Вида крови и увечий он не переносил.
Вскоре Итиро Хаяси затушил сигарету, здоровой рукой собрал в охапку какие-то бумаги и ушёл, грузно топая, словно каждый шаг давался ему с трудом. Возможно, так оно и было.
Никем не замеченный, Тэцудзи прошмыгнул внутрь. Комната оказалась совсем небольшой. Вдоль одной из стен возвышался открытый стеллаж, заваленный пыльными бумагами. Рядом с ним стоял пузатый комод из тёмного дерева. Истёртые до блеска медные ручки сверкали из глубины комнаты, словно глаза какого-то затаившегося в полумраке духа. Принцу стало не по себе от таких ассоциаций, и он поспешил перевести взгляд на низенький столик.
В отличие от стеллажа, на нём царил почти идеальный порядок. Тушечница и кисти для письма рядком лежали в углу, как и чистые листы бумаги, придавленные массивным держателем в форме оскалившегося дракона.
На другой стороне стола обнаружились открытые письма. Быстро пробежав глазами по тому, что лежало на самом верху небольшой стопки, Тэцудзи поспешил вернуть его на место. Он не должен здесь находиться. Хоть принц и был в теле обезьяны, от гнева главы клана якудза это вряд ли убережёт.
Пока хозяин кабинета не вернулся, принц бочком двинулся в сторону приоткрытых сёдзи. Но вдруг его внимание привлекло нечто белевшее под столешницей.
Прислушавшись, не идёт ли кто, Тэцудзи метнулся к столу и с лёгкостью залез под него – хоть какая-то польза от того, что он застрял в мартышечьем теле!
Прямо из-под крепкой крышки стола торчал белый бумажный краешек. Письмо! Но как оно там оказалось? Приглядевшись повнимательнее к древесному узору на столе, Тэцудзи увидел, что в нескольких местах он не совпадал. Похоже, под столешницей Итиро Хаяси умудрился оборудовать тайник, и одно из писем неудачно зажало между тонкой дверцей – его-то и заметил Тэцудзи.
Принц аккуратно поддел когтем дверцу тайника, и она с тихим шорохом отошла в сторону. Тайник был небольшим, туда поместилось всего с десяток перевязанных плотной лентой писем. Тэцудзи достал их, чтобы посмотреть хотя бы на имя, написанное
В коридоре, совсем рядом с кабинетом Итиро Хаяси, раздались чьи-то тяжёлые шаги.
Сердце провалилось в пятки. Надо было бежать, и срочно – спрятать стопку обратно в тайник он уже не успеет!
Недолго думая принц выскочил на веранду, прижимая к груди украденные письма главы клана якудза, и поспешил прочь.
Глава 3. Уми
Несмотря на заверения Тэцудзи, что никто не обратит на него внимания, пока он будет околачиваться рядом с кабинетом главы клана, Уми всё равно было тревожно. Даже с того места, где она скрывалась до прихода обезьяна, в тоне отца ясно слышался гнев.
Не желая нарываться на неприятности, Уми вернулась в дом и затаилась на лестнице. Когда Ёсио выйдет из кабинета – а в том, что отец разговаривал именно с ним, сомнений не было, слишком хорошо Уми знала голос старого друга, – тогда-то она его и подловит. И узнает, что вообще, демоны его раздери, происходит.
Долго ждать не пришлось. Зашуршали раздвижные двери, и в коридоре показался Ёсио. Медлить было нельзя. Уми сбежала с лестницы, схватила его за руку и потащила за собой.
– Что…
– Тсс! – шикнула Уми.
Они выскочили на веранду, с которой открывался вид на задний двор и часть сада. Уми опустилась на колени и выудила из-под веранды две пары поношенных сандалий: их обычно держала здесь прислуга на тот случай, если нужно быстро обуться и выйти из дома не через прихожую. Убедившись, что никого поблизости нет, Уми повела Ёсио вглубь сада. Они спрятались за разросшимся деревом камелии, где их до поры точно никто не заметит.
Лишь теперь Уми удалось как следует рассмотреть Ёсио, и от увиденного у неё защемило сердце. Парень был бледнее обычного, под глазами залегли тёмные тени. Голову обхватывала свежая повязка, полностью скрывая волосы – лишь на лоб выбилась тёмная прядка. На макушке багровело пятно: кто бы ни оглушил Ёсио, он сделал это исподтишка, со спины.
Она много чего хотела ему сказать, пока поджидала в доме, но сейчас все заготовленные слова разом вылетели из головы, словно их сдуло налетевшим с реки ветром. Уми вдруг некстати вспомнила, как Ёсио обнял её тогда, в балагане. Его тепло чувствовалось даже через одежду…
Ёсио нарушил молчание первым. Его непривычно побелевшие губы искривила болезненная усмешка:
– По глазам вижу, что всё знаешь уже. Извиняться не буду – словами тут ничего не исправить.
Его нарочито спокойный тон задел Уми. Ёсио больше не смотрел на неё, и она не могла понять, что он чувствует на самом деле.
– Что они решили? – наконец сумела выдавить из себя Уми, и поразилась тому, как чуждо прозвучал собственный голос – будто бы принадлежал и не ей вовсе.
– Оя… кхм, твой отец убедил руководство клана заменить казнь изгнанием, – он попытался скрыть за кашлем оговорку, а Уми лишь крепче сжала край рукава. Хотелось встряхнуть Ёсио за грудки или крепко врезать – сделать хоть что-нибудь, лишь бы он объяснил, зачем…