Золотой век
Шрифт:
Он сидел молча, с мертвенно бледным лицом, понуря свою седую голову. Между друзьями вельможами произошел раздор, размолвка.
— Князь, я должен принять некие меры, для вас неприятные, — в дверях проговорил граф Румянцев-Задунайский.
— Делайте, граф, что хотите…
— Я прикажу вашим дворовым произвести строгий допрос.
— Если, граф Петр Александрович, вам на то дана власть, то допрашивайте.
— Может, потребуется и обыск…
— Как! Обыск в моем доме! — с негодованием воскликнул князь Полянский.
— Что делать… вы, князь, сами, своим упорством доводите до сей крайности.
—
— Я… я, твой недруг?.. Эх, князь, не знаешь ты моих чувств к тебе… Я всеми силами стараюсь замять сие дело… Я приказал посадить в острог поляка Зорича только за то, чтобы он не оглашал про амур твоей дочери… я много о тебе скорбел, а ты своим недругом меня называешь. Впрочем, считай меня кем и чем хочешь, а я все же должен выполнить повеление государыни… Я считаю это за мой священный долг! — с большим достоинством проговорив эти слова, фельдмаршал Румянцев-Задунайский вышел из кабинета князя Полянского.
Оставшись один, Платон Алексеевич долго расхаживал по кабинету, потом позвал своего камердинера и, обращаясь к нему, проговорил:
— Тех холопов, которые были с тобой в саду, помнишь, когда Серебряков?..
— Помню, помню, ваше сиятельство… их я, по вашему приказу, отправил в Саратовскую вотчину, — с низким поклоном ответил Григорий Наумович своему господину.
— А здешние дворовые ведь ничего не знают про свидание княжны в саду с Серебряковым?
— Так точно, ваше сиятельство, никто ничего не знает… и не слыхал никто…
— Это хорошо… пусть им делают допрос…
— Как, ваше сиятельство, разве…
— Да, да… допрашивать станут моих дворовых, может и пытать будут, как в старину, не знают ли они, где находится офицеришка Серебряков… Пусть спрашивают, пусть пытают, никто из нашей дворни не знает, куда мы с тобой припрятали этого мерзавца, вора, укравшего мою дочь!.. Ведь так, никто не знает? — в упор смотря на своего старого, ему душой и телом преданного слугу, спросил у него князь Полянский.
— Никто не знает, ваше сиятельство, те дворовые, что про это знали — далеко.
— Да, да, пусть ищут, пусть допрашивают… Не найти им, куда я упрятал своего злого ворога…
— Где найти, ваше сиятельство.
— Пока жив, офицеришку я не выпущу из моих рук; сидеть ему, псу, в заключении до самой моей смерти!.. И если бы я не боялся греха, то приказал бы удавить его, как щенка паршивого, или уморить голодом!.. И не жаль бы мне его было, не побоялся бы я людского суда, но Божьего суда я боюсь… Посему решил, или осудил я поручика гвардии Сергея Серебрякова к вечному заключению… И никакая сила не спасет его от моей мести… Князь Платон Полянский сумеет постоять за свою княжью честь!.. А хочется графу Петру узнать, куда я припрятал его доверенного адъютанта!.. Государыня, вишь, ему повелела розыскать его… Ну, и пусть его ищет, пусть… Серебряков передо мной виновен и я осудил его своим судом, — громко проговорил князь.
— Как, ваше сиятельство, разве граф Петр Александрович узнал, что офицер Серебряков в заключении? — с удивлением спросил у своего господина Григорий Наумович.
— Узнал, проведал.
— Да как же это, как? — недоумевал старый камердинер.
— Граф Петр много говорил… какого-то поляка припутал, будто поляк устроил свидание в моем саду Серебрякову с княжной Натальей… граф этого поляка приказал в острог посадить… Говорил граф много, да многого я не понял от него, потому очень в тревожном состоянии находился в ту пору. Видишь, поляк-то под видом торговца проник в мой дом… Ты, Григорий Наумович, не припомнишь ли такого случая? — спросил князь Платон Алексеевич у своего камердинера.
— Нет, ваше сиятельство, что-то не припомню, — тихо ответил Григорий Наумович; но он солгал своему господину и, может быть, в первый раз.
Старик-камердинер вспомнил торговца с кружевами, с лицом, как у цыгана, которого он впустил за деньги в княжеский дом.
«Вот оно что выходит, виновник княжеской беды я, через меня и сыр-бор загорелся», — подумал Григорий Наумович и печально поник своей седой головой.
XXXI
«Ох, жизнь, жизнь! Вот, не было печали, так черти накачали!.. Сколько лет я в близкой дружбе находился с князем Платоном Алексеевичем. И вдруг всей нашей долгой дружбе конец. Из-за чего? И зачем я впутал себя в это дело?
Пропал без вести офицер Серебряков, ну и пусть его. Он мне ни сын, ни брат, ни сват. Может, князь Платон и не знает, где находится Серебряков. Положим, быть этого не может. Наверное, князь сам его припрятал, поди, в неволе держит? Нрав князя Платона мне хорошо известен. Его не тронь. Со свету сживет. Пощады от него не жди. Эх, ну, где теперь я искать стану Серебрякова? Не пыткой же мне выведывать у князя Платона, куда он подевал дочернина милого дружка?» — таким думам предавался граф Петр Александрович Румянцев-Задунайский, возвращаясь к себе, в роскошный дом-дворец, находящийся на Моховой, близ Кремля.
Граф Петр Александрович в своей приемной застал обер-полицеймейстера.
Судя по лицу, начальник полиции был чем-то сильно встревожен и озабочен.
— Вы что? — сухо спросил у него фельдмаршал Румянцев-Задунайский.
— Ваше сиятельство, имею честь отрапортовать…
— О чем, что?
— Исполняя приказание вашего сиятельства, я отрядил стражу с полицейским офицером, чтобы арестовать поляка Ивана Зорича и препроводить его в острог.
— Ну, ну? Да говорите скорей, сударь мой! — сердито проговорил граф Петр Александрович, — он недолюбливал начальника полиции.
— Зорич скрылся, ваше сиятельство, бежал, — робко произнес обер-полицеймейстер.
— Как, как бежал?
— На родину бежал, ваше сиятельство.
— А как же ты смел до сего побега допустить преступника! Как смел, спрашиваю я, государь мой?
— Помилуйте, ваше сиятельство.
— Нет, государь мой, миловать тебя я не намерен. О твоем упущении доведу до сведения государыни императрицы.
— Я не виноват, ваше сиятельство.
— А кто же? Может, я по-твоему, виновен? Ты начальник полиции, ты и отвечаешь. Я сейчас поеду к генерал-губернатору жаловаться, — кричал на начальника полиции граф Румянцев-Задунайский.