Золотые погоны империи

..... Душа – Богу, сердце – женщине,

долг – Отечеству, честь – никому.....

«Кодекс чести русского офицера»

в Русской императорской армии

В жизни каждого человека, порой, случаются судьбоносные встречи, которые коренным образом меняют всю его последующую жизнь.

Такая встреча, в своё время, произошла и у меня. Она состоялась в один из самых холодных дней января уже весьма далёкого

от нас одна тысяча девятьсот шестнадцатого года.

Человеком, чьей «железной» волей решилась, в тот давний день, вся моя дальнейшая судьба был старинный друг моего отца – генерал-майор Батюшин Николай Степанович – один из самых влиятельных руководителей военной контрразведки Русской императорской армии, уже около полутора лет, к тому моменту, ведущей кровопролитные бои на огромном, растянутом от Чёрного до Балтийского моря, театре боевых действий со своими извечными врагами – Германией и её союзниками.

Ожидая, тогда, аудиенции у него в приёмной, я мысленно перебрал все возможные и невозможные причины своего внезапного отзыва в Петроград из действующей армии, но ни одна из них не показалась мне достаточно убедительной.

Ничего не дал мне и беглый визуальный осмотр служебного помещения, в котором я, тогда, вынужденно находился: недавно прошедшие рождественские праздники, видимо, не сильно коснулись строгой атмосферы этой приёмной, а холодный стеклянный взгляд сидящего за столом генеральского адъютанта «на корню рубил» любую попытку, с моей стороны, завести с ним непринуждённый разговор.

Наконец, дверь в кабинет Батюшина открылась, и из него вышел какой-то офицер с чёрной папкой. Он быстрым шагом прошёл приёмную и, даже не взглянув на меня, вышел в коридор.

– Штабс-капитан Правосудов Николай Васильевич! Прошу Вас пожаловать в кабинет генерал-майора! – чеканя каждое своё слово при персональном обращении ко мне, громко произнёс преисполненный важности генеральский адъютант.

– Благодарю, – сухо ответил ему я и решительно прошёл в кабинет Батюшина.

Николай Степанович сидел за большим письменным столом и что-то очень быстро писал.

Коротким взмахом левой руки он прервал мой формальный доклад о своём прибытии и одновременно указал на открытую мной дверь.

Я тут же замолчал и, плотно закрыв за собой дверь, остался стоять вдали от него. К счастью, ждать долго не пришлось.

Закончив писать, Батюшин резко поднялся и быстро вышел из-за своего стола.

– Ну, здравствуй, тёзка! – устало улыбнувшись, негромко обратился ко мне Николай Степанович. – Подходи, не бойся!

– Здравствуйте, Николай Степанович! – сделав несколько коротких шагов навстречу и стараясь избежать излишней фамильярности в отношениях с человеком, знавшим меня с детства, вежливо поздоровался я.

– Ну, ну… Николай… Коля… расслабься, – по-отечески приобнял меня за плечи Батюшин. – Присаживайся, вот, сюда – на диван, так как разговор у нас с тобой будет весьма долгим и не простым.

Я, невольно заинтригованный таким неожиданным и многообещающим началом, молча присел на краешек кожаного дивана у окна.

Батюшин

сел рядом и, немного помассировав пальцами свои виски (видимо, у него сильно болела голова), начал разговор с общих вопросов.

– Скажи-ка мне, Коля, сколько тебе сейчас полных лет?

– Двадцать пять исполнилось в декабре.

– А чин штабс-капитана когда был присвоен?

– Через неделю после моего двадцатипятилетия.

– А какое военное училище ты оканчивал? Ах, да… не отвечай. Сейчас сам вспомню… Константиновское?

– Так точно, Николай Степанович – Константиновское!

– Женат?

– Никак нет – холост!

– А, что, так, Коля? Ты, вон, какой красавец вымахал… орёл, да, и только!

– Да, как-то, не встретил ещё свою единственную, а тут, ещё, война… Не до этого сейчас.

– И, то верно, – задумчиво согласился со мной Батюшин.

Я заметил, что во время всего разговора он неотрывно думал о чём-то своём и лишь слегка прислушивался к моим ответам, чтобы не потерять нить нашей беседы.

– Давно своих не видел? – вновь вернулся он к своим вопросам.

– Благодаря Вашему отзыву с фронта, сегодняшнюю ночь я провёл дома. Так что, успел повидать их всех.

– Как они себя чувствуют? Как отец? Я с ним уже, поди, два года не виделся.

– Благодарю, Николай Степанович, все чувствуют себя хорошо. Отец, читая газеты, без конца вспоминает свою военную молодость и, стряхивая пыль с золотых погон висящего на вешалке полковничьего мундира, ругает свою, плохо слушающуюся после ранения, ногу. Матушка хандрит понемногу. А сестра уже год, как преподаёт в женской гимназии. Вот, только, в личной жизни у неё ничего, пока, не складывается… а, ведь, ей уже двадцать три…

– Ну, ничего. Двадцать три – не сорок три. Найдёт она ещё своего суженого. А скажи мне, Николай: как у тебя обстоит дело с французским языком?

– Владею свободно.

– Отлично, Николай… отлично… А как – с немецким?

– С немецким – похуже, но пленного, если потребуется, допросить смогу.

– Ну, и славненько… Ну, и ладненько, – похвалил меня Батюшин, продолжая думать о чём-то своём.

– Николай Степанович! – не выдержал я. – Вы же вызвали меня не для расспросов о моей жизни.

– Да, Николай, не то время сейчас, чтобы разговорами про личную жизнь заниматься. Не буду скрывать. Вызвал я тебя по очень серьёзному делу. Я сейчас немного пооткровенничаю, а, ты, послушай меня внимательно. Это тебе пригодится в будущем.

– Я – весь внимания, – произнёс я, слегка напрягшись.

– Ну, тогда, слушай. В настоящее время на Французско-Германском фронте сложилась очень тяжёлая ситуация для наших союзников. Их людские ресурсы для пополнения собственных воинских контингентов оказались на исходе. Вот, такой парадокс… оружие есть, а солдат – не хватает! Поэтому Франция прошедшей осенью одна тысяча девятьсот пятнадцатого года направила в нашу столицу своего представителя Поля Думера с поручением получить согласие русского правительства на отправку к ним во Францию трёхсот тысяч русских солдат.