Золотые погоны империи
Шрифт:
Жаль только, что это хорошее, в принципе, настроение от удачно прошедшего дня оказалось сильно «смазанным» инцидентом с задержкой питания наших нижних чинов…
Но, впрочем, все мои радостные и не очень переживания закончились довольно быстро. Уже на следующий день нас стали, эшелонами, отправлять в провинцию Шампань в специально подготовленный учебный лагерь «Мальи», расположенный недалеко от Парижа, и новые хлопоты, связанные с этим переездом, постепенно затмили собой воспоминания о первом дне нашего пребывания во Франции.
Глава 2. Лагерь «Мальи»
В
Сам лагерь представлял собой довольно большой палаточный «городок», разбитый сразу несколькими новоявленными «улицами» и «переулками» на отдельные жилые «кварталы», образованные из расположенных, там, стройными рядами солдатских и офицерских палаток.
Весьма однообразную картину этого «городка» слегка скрашивали лишь редкие ветвистые деревья, безмятежно растущие между палатками, и ещё не вытоптанная трава, которая своим ярким зелёным цветом радовала глаз каждого прибывшего сюда военнослужащего.
По прибытии в лагерь последнего нашего подразделения вышел приказ французского генерала Гуро о зачислении 1-й Особой пехотной бригады в состав его 4-й армии, а точнее – в 17-й армейский корпус под командованием генерала со звучной фамилией «Дюма».
Из-за своей относительной малочисленности (десять тысяч человек) и недостаточной технической укомплектованности русская бригада не могла претендовать на более самостоятельный воинский статус отдельного армейского корпуса и, уж, тем более, армии. Поэтому она вполне закономерно вошла в состав одной из номерных французских армий и подчинилась в оперативном отношении французскому командующему фронтом, а в юридическом – российскому представителю нашего Верховного Главнокомандующего во Франции. Таким образом, русские войска имели, как бы, двойное подчинение.
Уже на месте, в лагере «Мальи», генерал Лохвицкий своей властью несколько реорганизовал подчинённую ему бригаду. Теперь каждый из её двух полков включал в себя три батальона (по четыре роты – каждый) и три пулемётные роты, а также – отдельную разведывательную команду в составе шестидесяти человек (чего не было, кстати, ни в одном полку русских войск, воюющих на Российско-Германском фронте).
Обмундирование у нас было своё (ещё перед нашей отправкой из России каждого из нас снабдили двумя новыми комплектами русской военной формы), но каски, уже в «Мальи», мы получили французские (образца Адриана), правда, с нарисованным на них двуглавым орлом, да, и погоны у нас, в отличие от воинских частей в России, были снабжены римскими цифрами (по номеру соответствующего полка).
Что же касается нашего вооружения, то французы снабдили нас своими трёхзарядными винтовками «Лебель М1 886/93» (калибра восемь миллиметров) и пулемётами французского образца (по двенадцать на каждую пулемётную роту). Но, при этом, кадровый офицерский состав нашей бригады мог, по прежнему, пользоваться своим личным оружием – револьверами системы «Нагана», всегда находившимися
Многих наших солдат сразу же направили учиться в учебный центр, находящийся в Шалоне, на краткосрочные курсы по овладению военными специальностями пулемётчика, снайпера, телефониста, сигнальщика и сапёра. Одновременно с этим, все солдаты и офицеры бригады принялись срочно изучать особенности французского фронта и методов ведения боя союзнической армией и участвовать в учебных стрельбах и практических занятиях на местных полигонах.
Реорганизация штатного расписания привела к переназначению некоторых офицеров. К моему удовольствию, я попал во второй батальон второго полка Особой бригады. Данный полк возглавлял печально известный своим самодурством и жестокостью по отношению к подчинённым полковник Дьяконов, но, зато, командиром второго батальона, в этом полку, был пользовавшийся огромной популярностью среди большинства солдат и офицеров бригады подполковник Готуа, строгий, но очень справедливый и порядочный боевой офицер.
К тому же, командиром пулемётной роты в нашем батальоне был назначен мой новый товарищ штабс-капитан Разумовский Михаил Иванович, тот самый Мишель, с которым мы вместе «делили все тяготы» переезда из России во Францию.
Мишель тоже был очень рад такому стечению обстоятельств. Обычно крайне выдержанный, он широко улыбнулся, услышав от меня эту новость, и долго тряс мою руку, поздравляя с назначением во второй батальон на должность командира 5-й строевой роты.
Нашими коллегами по батальону стали также поручик Орнаутов Петр Александрович, поручик Мореманов Сергей Петрович и поручик Лемешев Андрей Федорович – командиры 6-й, 7-й и 8-й строевой роты, соответственно.
Первых двух из них – поручиков Орнаутова и Мореманова – я заприметил ещё тогда, когда они покупали медвежонка на сибирской станции. Молодость и природное озорство не давали им спокойно существовать в окружающем их мире. Казалось, они никак не могут расстаться со своим славным юнкерским прошлым.
После окончания своих военных училищ, ещё за год до начала войны с Германией, Орнаутов и Мореманов были распределены в одну из резервных частей в российской глубинке, где и «проболтались» два минувших года до получения чина поручика, после чего, всё-таки, добились (путем написания многочисленных просьб о переводе их в действующую армию) направления в Русский Экспедиционный Корпус (а, точнее – в состав 1-й Особой пехотной бригады).
Орнаутов Пётр или Пьер, как мы его стали называть в своём кругу (по примеру его друга Мореманова), двадцати одного года от роду, был потомственным дворянином из семьи военных. Выпускник Пажеского корпуса, одного из самых престижных военных учебных заведений не только Санкт-Петербурга, но и всей Российской Империи, он был лишён заносчивости, свойственной большинству «пажей» или «шаркунов» (как окрестили в военной среде обитателей учебного заведения). В его облике было что-то романтическое, но, одновременно, и невероятно мужественное. Неплохо владея французским языком и гитарой, Пьер покорил нас своим первым же исполнением романса, во время которого он весьма изящно переходил с русского на французский язык и обратно.