Золотые погоны империи
Шрифт:
Удручённо вздохнув, я отбросил все мысли о возможном примирении сторон и подключился к согласованию условий дуэли.
В результате согласований было решено, что дуэлянты будут стреляться из своих револьверов на расстоянии тридцати шагов друг от друга. При этом, им разрешалось произвести всего лишь по одному выстрелу. Первый выстрел «узаконивался» за французом, как вызываемой стороной.
Дуэль должна была состояться немедленно, причём стреляться дуэлянты захотели непременно на бруствере окопа, чтобы, во избежание наказания за дуэль для оставшегося в живых участника и всех присутствовавших,
Отказавшись, в очередной раз, от наших предложений о примирении, Мореманов с французом, не откладывая дело в долгий ящик, полезли на бруствер. Взобравшись на него и выпрямившись, там, в полный рост, они, прижавшись на мгновение друг к другу спинами, стали медленно расходиться в разные стороны, отсчитывая, про себя, пятнадцать шагов.
Не прошло и десяти секунд, как дуэлянты уже стояли лицом друг к другу «на тридцати шагах» и ждали заранее обговоренного знака Лемешева о начале дуэли.
Я вместе со всеми присутствующими затаил дыхание и стал с тревогой всматриваться в бледные лица Сержа и его противника. Как мне показалось, они только сейчас поняли, что заигрались, но отступать уже было поздно.
Француз, которому предстояло стрелять первому, быстро потерял свою былую решительность и заметно нервничал. Ему явно не хотелось уже стрелять в Мореманова – по сути, своего фронтового товарища, и он с ужасом ждал условного знака, дающего ему право на выстрел.
Что же касается Сержа, то тот, несмотря на настигшее его, наконец, спокойствие, выглядел более решительным в стремлении довести эту дуэль до конца.
Лемешев медленно поднял вверх свою руку с фуражкой и, замерев на секунду в такой позе, уже было намерился опустить её резко вниз, тем самым подавая сигнал о начале дуэли, как вдруг, со стороны немцев, раздалась короткая пулемётная очередь, и французский лейтенант, громко вскрикнув от боли и нелепо взмахнув обеими руками, «мешком» свалился с бруствера на разделяющую нас с противником территорию.
В тот же миг, рефлексивно среагировав на первые же пулемётные выстрелы в их адрес, поручик Мореманов одним ловким движением своего тела, буквально, кубарем скатился к нам в окоп, где, рывком вскочив на ноги, моментально обвёл нас своим возбуждённым и одновременно недоумённым взглядом.
Видимо, немцы «обиделись» на нас за полное игнорирование нами их присутствия на данной территории и этим крайне весомым аргументом, в одночасье, положили конец так и не начавшейся дуэли наших офицеров, а, заодно, и весьма убедительно продемонстрировали нам, что сей участок хорошо ими пристрелян.
Тем временем, находившиеся рядом с нами французские офицеры тревожными голосами стали окликать своего товарища, не решаясь выглянуть из-за бруствера. И тот, неожиданно для всех нас, тут же откликнулся и, сообщив, что ранен в ногу, попросил их о помощи.
Французы нерешительно затоптались на месте, но, надо отдать им должное, всё же попытались перелезть через бруствер окопа, чтобы доползти до раненого коллеги.
Однако, немцы, словно издеваясь, немедленно дали ещё одну прицельную пулемётную очередь в нашу
Французы моментально замерли и больше не предпринимали попыток высунуться из окопа.
Тем временем, раненый француз стал громко стонать и кричать, что никак не может остановить кровь.
– До вечера не протянет. Надо кому-то рисковать, – резонно заметил Лемешев.
– Может, санитаров позвать? – нерешительно спросил у нас французский капитан.
– Каких санитаров? А они, что – не люди? Мы – офицеры – эту «кашу» с дурацкой дуэлью заварили, а теперь, что – пускай солдатики отдуваются? – возмутился я.
– Ты прав, Николя, это – моё дело! – твёрдым голосом отчеканил Мореманов и решительно полез на бруствер.
Выждав момент, он, с громким возгласом: «Эх, была, не была!», скрылся за бруствером.
И тут же вновь застрочил немецкий пулемёт, который стрелял, не переставая, не менее десяти секунд, прежде чем неожиданно замолчал.
Мы переглянулись, не решаясь произнести вслух то, что в тот миг одновременно пришло нам всем в голову.
К счастью, именно в этот момент, на бруствере показалась голова Мореманова, который, буквально, прохрипел, чтобы мы поскорее втащили его вместе с раненым французом к себе.
В тот же миг мы все – русские и французы – оказались на бруствере, и несколько пар наших рук, в считанные секунды, дружно затащили неудачливых дуэлянтов в глубокий окоп.
Почему перестал стрелять немецкий пулемёт – мы так, тогда, и не узнали. Возможно, его заклинило, или в нём закончилась пулемётная лента… а, может быть, сыграл свою роль некий «человеческий фактор», и немецкий пулемётчик просто пожалел Сержа с его раненым французом… Не знаю… Мы, тогда, абсолютно не задумывались по этому поводу и просто были счастливы, что они оба остались живы.
Раненый французский лейтенант был немедленно отправлен нами в госпиталь, а изрядно потрёпанный Мореманов – в его офицерскую землянку с целью приведения им своего внешнего вида в порядок перед неизбежным докладом подполковнику Готуа об инциденте на вверенном ему участке – естественно, без какого-либо упоминания о несостоявшейся дуэли.
А на следующий день наш батальон, как, впрочем, и вся 1-я Особая пехотная бригада, подвёргся массированному немецкому артобстрелу и такой же мощной пехотной атаке.
Однако, боевое крещение бригада выдержала на отлично. Атака немцев была отбита, и, при этом, мы обошлись без потерь с нашей стороны.
Глава 4. Чрезвычайное происшествие
Прошло несколько дней нашего пребывания на Западном театре военных действий, прежде чем немцы, находившиеся в противоположных от нас окопах, поняли, что оборону против них сейчас держат русские части. Не знаю, насколько это повлияло на их моральное состояние, но ожесточённость нашего с ними противостояния лишь стала набирать обороты: перестрелки, в том числе артиллерийские, происходили, практически, каждый день; при этом, плотность огня, здесь, была на порядок выше, чем на Восточном – Российско- Германском фронте.