Золотые росы
Шрифт:
В этом домике никто не жил. В нем было очень много больших блестящих бидонов - с молоком и пустых.
И тетя Маша, и домик мне очень понравились. Взяв у меня из рук кувшин, тетя Маша налила в него молока выше цветочков.
Взглянув на меня, она почему-то вздохнула. Потом взяла белую кружку с длинной, торчащей вверх, как палка, ручкой, зачерпнула в нее молока и подала мне:
– На, пей.
Я опустила губы в теплое душистое молоко и даже зажмурилась от удовольствия.
– Вкусно?
– улыбаясь, спросила тетя Маша.
– В городе, наверно,
Я кивнула головой, не отрываясь от кружки.
Пока я пила, тетя Маша смотрела на меня добрыми, жалостливыми глазами.
– Худая какая да бледная, - сказала она.
– Плохо вам в городе жилось, наверно? Я ведь говорила отцу твоему: "Вези, Егорыч, ребят сюда поскорее, отпоим их хоть молоком маленько". А он все твердит, что, мол, еще и молока в колхозе не заработал. А в городе они, говорит, паек получают и молока могут купить. Я, говорит, не объедать колхоз приехал, а поставить его на ноги...
Мне стало смешно, что нашего молодого и безусого папку тетя Маша назвала Егорычем, как старика. И вроде она его ругает, а сама любит. Точно как наша бабушка.
– Ну, так как же вы там жили, в своем городе-то?
– допытывалась тетя Маша.
– И впрямь, что ли, паек какой получали? Ведь отец-то ваш из колхоза крупинки еще не взял...
Я не знала, что сказать. Мне вспомнились бабушкины пестрые мешочки для пайка, которые чаще всего бывали пустыми. Вспомнилось, как однажды бабушка поднялась чуть свет и, собрав их, отправилась в очередь. Нас с Ленькой оставила дома смотреть за примусом, на котором стояла большая зеленая кастрюля. Вытряхивая корзинку, она вдруг обнаружила между очистками небольшую картофелину. Бабушка поскребла ее ногтем и, ополоснув, бросила в кастрюлю.
– Пускай варится, - сказала она.
– А ты, Ольга, смотри. Тут в кастрюле вода с молоком. Я вот пойду крупу получу, и тогда суп будет.
Щелкнул замок, мы с Ленькой остались одни. Несколько минут мы сидели молча, и у обоих вертелась в голове одна и та же мысль: "Сварилась уже картофелина или нет?"
Ленька, вдруг вооружившись ложкой, направился к кастрюле.
– Стой!
– закричала я.
– Не лезь! Ты слышал, бабушка велела мне смотреть.
Ленька только фыркнул и, приподняв крышку, понюхал варево.
– Ах так!
– сказала я и тоже схватила ложку.
Наши ложки заработали вовсю. Мы обшаривали дно и бока кастрюли, но маленькая картофелина была неуловимой. Драгоценная, засиненная молоком вода расплескивалась, и примус угрожающе шипел. Мы едва успели отскочить, когда он, разъяренный, прошипел в последний раз.
Кастрюля валялась на боку, а по полу расползалась мутная лужа. Картофелина откатилась в сторону и лежала на сухом месте.
Ленька завладел ею первый. Откусив половину, он протянул мне мою долю.
– На. Сырая еще, - сказал он.
– Не хочу, - ответила я, шмыгнув носом.
– Достанется нам теперь...
Ленька задумчиво повертел вторую половинку, положил в рот и, как кролик, схрумкал ее передними зубами. Одной рукой я вытирала лужу на полу, а другой - глаза и нос. За этим занятием и застала меня бабушка.
Взглянув на ее корзинку с пустыми мешочками, я заулыбалась:
– Не получила паек? Ну и хорошо. Все равно у нас тут разлилось... Вот...
– развела я руками.
НЕОЖИДАННОЕ ПРИКЛЮЧЕНИЕ
Солнце поднялось высоко. Оно пригрело так, что белое пятно за огородами, про которое я подумала, что это река, начало расползаться во все стороны. Это был туман.
От выпитого молока и солнца, которое проворно сушило лужи и мои сандалии, мне стало так радостно, что я даже запела свою любимую песенку про Красную Шапочку:
Красной Шапочкой Катюшу
Мама называла.
Раз она ее с гостинцем
К бабушке послала...
Красной Шапочкой, разумеется, была я, а гостинец - у меня в кувшине. И только не было злого серого волка. Да и откуда ему взяться, когда здесь деревня, а не лес? А позади ферма, на которой хозяйничает тетя Маша. Я оглянулась, чтобы посмотреть на ферму, и... замерла. Шагах в десяти от меня стоял волк. Серый и огромный! Левое ухо у него было разорвано. Он смотрел на меня красноватыми глазами.
Я хотела бежать, но ноги мои точно приросли к земле.
Мы стояли оба, не шевелясь, и смотрели друг на друга. Наконец я немножко пришла в себя. "Почему он не бросается на меня? Может, он ручной?" - подумала я и осторожно начала пятиться назад.
Волк не двинулся с места. Он стоял, вытянув острую морду, и принюхивался. Я осмелела, потихонечку пошла. Волк стоял. Я пошла быстрее. Волк тоже заковылял за мной. Не раздумывая больше, я пустилась бежать. Оглядываясь на ходу, видела, что волк трусит следом. Придерживая рукой кувшин, чтобы не расплескать молоко, я побежала быстрее. Я уже не смотрела назад, чувствуя, что волк и не думает отставать.
"Только бы не упасть, - думала я.
– Он сразу тогда набросится". А вокруг, как назло, ни души, и до деревни еще порядочно. Вдруг я увидела, что из-за поворота на телеге выехал человек.
– Дядя!
– закричала я.
– Дядя!..
Но вместо дяди на телеге, держа в руках вожжи, стояла белобрысая девчонка. Она глянула на меня, потом на зверя, остановившегося в нескольких шагах, и, ничего не говоря, взялась за кнут.
– Пошел вон!
– крикнула она.
Волк стоял и, вытянув морду, посматривал то на меня, то на нее.
– Ах, ты так!
– обозлилась моя спасительница и, поставив босую ногу на край телеги, подалась вперед.
– Кому говорю, пошел вон!
К моему удивлению, волк повернулся и потрусил обратно.
– Спасибо вам, - сказала я вежливо.
Не обернувшись, девчонка взмахнула вожжами:
– Н-но! Пош-шел!
И не успела я опомниться, как она покатила прочь. Я смотрела, как ветер пузырит ее цветастое платье, и мне почему-то хотелось зареветь.
Телега была уже почти возле фермы, и все же мне было видно, как храбрая девчонка размахивала кнутом и ветер трепал ее светлые волосы.