Золотые туфельки
Шрифт:
Артемка отодрал парчу от папки и сунул за пазуху, а письмо партизан к Луначарскому, тоже пришитое к «делу», спрятал в карман:
— Спасибо, товарищ начальник!
— На здоровье, друг дьявола. Не забудь зайти: я про тебя в газету напишу.
Немного спустя Артемка уже был на базарной площади Не поинтересовавшись даже, стоит ли его будка на старом месте, он уверенно, будто был здесь только вчера, прошел к будке Петровича и открыл дверь. Петрович все так же сидел на прежнем месте и дрожащей рукой протягивал дратву. Только борода стала совсем белая.
— Вот, Петрович, и я, — сказал Артемка. — Давно не видались.
Старик поднял слезящиеся глаза. Вдруг лицо его сморщилось, борода затряслась:
— Неужто Артемка?
— Я самый.
— Живой, значит?
— Живой, дедушка.
— Ну, слава тебе господи! — перекрестился старик. — А я уж думал, что ты навеки сгинул. Так и барышне сказал. Барышня тут одна про тебя спрашивала… Ну, присаживайся. Сейчас чаю заварю…
— Какая барышня? Когда спрашивала?
— Да это летом еще было. Молоденькая такая, с глазками…
— Ах, Петрович, все барышни с глазками!
— Э, не скажи! У этой особенные глазки — такие, брат, бог не всякой дает.
— А ты не заметил, Петрович, какая у нее нога? Номер, то есть?
— Вот этого не заметил. Она у меня обувку не чинила. Только справилась про тебя и ушла. Даже вроде в лице расстроилась.
— Дедушка, — попросил Артемка, — ты мне помоги! Я, можно сказать, прямо из воды: ни инструментов при мне, ни колодок. А туфли надо сделать такие, в каких и царевы дочки не ходят. Вот он, товар, за которым ты меня в Ростов посылал.
Старик взял парчу, пощупал пальцами.
— Хороший товар! Качество довоенное. Это ж для нее, что ли?
— Для нее, дедушка.
— А мерку снял?
— Да я ж ее шесть лет не видел!
— Да-а… — задумался старик. Он взял на полке колодку и подал Артемке. — Как считаешь, подойдет?
Теперь задумался Артемка. Надеясь на профессиональный навык определять размер обуви по фигуре, он напрягал память, чтобы представить девушку точно такой, какой увидел ее на бульваре перед контрразведкой.
— На полномера бы меньше.
— И такая есть, — сказал Петрович. — Вот, смотри, — потянул он с полки другую колодку.
Артемка деловито оглядел и кивнул:
— Вот эта будет в самый раз.
Всю ночь горел свет в будке Петровича. Только перед утром старик задул в лампе огонь, чтобы дать Артемке часок поспать. Артемка, еще слабый после болезни, как свалился на лавку, так будто в пустоту провалился.
А когда открыл глаза, то увидел на верстаке уже готовые две золотые туфельки И были они такой благородной формы, так сияли в утренник лучах солнца несказанной красотой, что Артемка даже зажмурился.
— Петрович, — сказал он со слезами в голосе, — ты ж самый великий мастер! Нету тебе равных на свете!
— Что уж там, что уж там… — смущенно забормотал старик. — Вместе ведь делали…
Засунув туфли под ватник, Артемка распростился со стариком и пошел к клубу имени Ленина.
Клуб помещался в большой каменной ротонде, стоявшей в городском парке. Вся площадка перед ним уже кишела детьми.
Артемка разыскал дверь, что вела за кулисы, остановился перед нею, глубоко перевел дыхание и потянул за ручку. И сейчас же увидел светло-рыжего человека в потертой студенческой куртке и с носатым Петрушкой в руке.
— За кулисы нельзя! — крикнул студент. — И чего вы все за кулисы лезете!..
— Алеша! — сказал Артемка, узнав в студенте того гимназиста, который когда-то защищал его от насмешек «Петьки толстого». — Неужто не признаешь?
Студент всмотрелся и выронил куклу.
— Боже мой!.. Ты жив?! — вскрикнул он и схватил Артемку в объятия.
— Мне бы Лясю повидать… — робко сказал Артемка. — Именинница она сегодня. Подарок ей принес…
— Лясю?.. А ты разве не знаешь?.. Э, брат, ты, кажется, опоздал: она сегодня в Москву уехала. А может, еще поезд не отошел… Ты беги, беги на станцию! Она в вагоне Луначарского… И Кубышка с нею… Беги — может, еще застанешь. Поезда-то теперь знаешь как ходят…
Не сказав ни слова, Артемка повернулся и бросился вон из театра.
— И Пепс с ними! — кричал ему вслед Алеша. — Пепс, твой приятель!.. Беги!..
Пока Артемка бежал до станции, он ничего не слышал, ничего не видел. Только одни паровозные гудки достигали его слуха, и каждый такой гудок ударял его прямо в сердце.
Вот он, перрон! Народу на нем тьма-тьмущая. Но почему-то никто не стоит на месте, а все идут в одну и ту же сторону и машут руками… Ах, да ведь это они идут рядом с отходящим поездом!
Артемка помчался еще быстрее. Вот он настиг вагон, вот он поравнялся с дверями… Но на ступеньке стоит красноармеец с винтовкой в руке и предостерегающе грозит Артемке пальцем.
И еще одно сделал Артемка усилие и настиг второй вагон. Но и там красноармеец с винтовкой, и там тот же предостерегающий жест…
А поезд идет все быстрей и быстрей, все чаще и чаще стучат колеса И вот уплывает вперед второй вагон, вот плывет вслед за ним мимо Артемки и последний вагон… Прощай, Ляся!.. Прощай, Пепс!..
Артемка собрал весь остаток сил, ударился ногами о шпалу — и повис на буфере последнего вагона.
Пепс, Кубышка и Ляся сидели в маленьком купе рядом с кабинетом наркома и изредка обменивались короткими, незначительными фразами. На столике, в стакане с водой, алела живая роза. И то, что за окном мороз и снег, а на сердце у всех тяжесть, как-то странно уживалось с яркой красотой цветка.
Когда промелькнули последние домики окраины и за окном растянулась белая пелена, откуда-то издалека и в то же время будто из-за самой спины, донесся отчаянно-призывный голос: