Золушка для плохиша

Снатёнкова Алёна

– Ты это что делаешь? – спрашивает она, когда я одной рукой держу телефон, а другую просовываю в пачку с мукой. – Оливка, испачкаешься вся. Чего удумала?

Самой бы знать.

Черт, я волнуюсь.

Несколько минут я стою возле двери с огромной коробкой в руках и не решаюсь нажать на звонок.

Во-первых, я не понимаю, зачем пирог притащила.

Во-вторых, зачем укладку сделала да сарафан белый натянула, как девственница, которая собралась на жертвенный алтарь ложиться.

В-третьих, я нервничаю.

Я очень сильно нервничаю и понятия не имею, как прекратить и упокоиться.

Это всего лишь Мартынов. Не Том Харди и не Лео во времена «Титаника». Это обычный русский Демьян, который… Черт.

Соберись, Оливка.

Я несколько раз моргаю, потом до пяти считаю, а потом…

– Да стучи уже, – раздается за спиной ироничный голос. – Не бойся. Не съем.

Резко поворачиваю голову и вижу Мартынова собственной персоной.

– Но покусать могу.

– Привет.

– Привет? При - вет? – секундная пауза, а потом… - Что ты сделала с моей машиной?

– В смысле?

Ответа я не слышу, вместо этого парень отбирает у меня коробку, одной рукой открывает дверь, звон ключей, а затем и сама оказываюсь в квартире прижатой к стене.

Оу, вот это приветствие.

Он так всех встречает?

Уфф, почему мне мерзко про других думать?

Так, Шевченко, голову включи. Прекрати в облаках летать, а вернись в реальность, в которой тебе стало жарко от присутствия рядом Демьяна.

Кстати, кажется, он не в курсе, что кондиционер изобрели. Такое пекло.

– Чего замолчала?

– Душно. Очень.

– Привыкай.

Пфф, к чему?

глава 28

Смелость и наглость покинули чат.

Предатели чертовы. Столько лет вместе, рука об руку, а стоило Мартынову нарушить границы личного пространства, так я одна осталась позориться, с онемевшим языком.

Представляю, как сейчас со стороны выгляжу с этим чертовым пирогом в коробке и открытым ртом.

Давай, Шевченко. У тебя папаня - писатель, не должно быть проблем с рифмой. Шли Демьяна в лес, а сама домой двигай, дыхание восстанавливать. И забей на тачку чужую. Не твоя, вот и не волнуйся.

Угу.

Подумать проще, чем сделать. Особенно когда стоишь в опасной близости с симпатичным парнем, который смотрит так, будто в жизни ничего красивее не видел.

Вот кто так смотрит?

У меня и так самооценка высокая. Куда он ее еще своим взглядом поднимает?

– Я пить хочу.

Ой, черт.

Позорище какое.

Будто ничего умнее придумать не могла. Ведьмовское воспитание, ты хотя бы не халтурь. Вкалывай, как в последний раз.

– Уверена? – уточняет Демьян, не сводя с меня глаз.

– У меня остался последний нерв, и ты на него действуешь.

– Неужели? Ты поэтому с тортом пришла и возле двери застыла, как малолетка стеснительная?

Черт. Ну, как же он меня раздражает.

–

Ты меня бесишь.

– А ты красивая, – хрипло произносит он, выхватывая из моих рук коробку. – Особенно когда бесишься.

Эй, куда он пошел?

Вернись, верзила. Удобно же стояли.

Хотя вон она дверь, и я смогу прямо сейчас уйти. Сесть в машину, доехать до Санты, поздравить медведя с будущим пополнением. Я могу все это сделать. Больше ведь никто не держит.

Стоп!

Как я могу оставить свою шарлотку с Мартыновым?

Не-е-ет, булка с яблоками, я тебя не брошу. Шевченко не такие.

– Раздевайся, – говорит Демьян, когда я нахожу его сидящим за кухонным столом.

– Обалдел?

– В этой квартире есть дресс-код. Уважай мои правила. Если говорю, что надо ходить голой, значит, надо.

– Да пошел ты, – рычу, показывая гаду маникюр на среднем пальце, и уже почти развернулась, чтобы дверью громко хлопнуть, как он продолжил:

– Куда? За тачкой на штрафстоянку? Так не надо, уже сходил.

Да как он узнал-то?

Брррр.

Пришлось развернуться.

– Надеюсь, ее поцарапали, пока везли.

– У-у-у, тогда бы ты одним раздеванием не отделалась.

Блин. Блин. Блин. Почему его угроза звучит так… мило.

Вот что значит сутки быть вдали от ведьмы. Милая чушь мерещится.

– Забудь, Мартынов. Ты скорее ад увидишь, чем мой домашний стриптиз на этих квадратах.

– Не зарекайся.

– А ты не беси.

– Не могу. Может, мне жизненно необходимо видеть тебя такой?

– Тогда не надейся получить пенсионное. Не доживешь.

Это не просто накал, я своими глазами искры между нами видела.

– Будешь скучать по мне.

– Наивность – для дураков, – тут же отвечаю ему, волосы поправляя.

– Чай хочешь?

Чего?

Я только начала выигрывать в этом батле. Какого фига он на нем жирную точку поставил?

– Хочу!

Черт. Собралась с дьяволом чаи распивать.

Выдыхаю и к стулу двигаю, тут же запрыгивая на него, поправляя подол короткого сарафана. Ну, как поправляю. Скорее, заставляю парня на ноги мои внимание обратить. Без понятия, зачем я быка дразню, но уж очень захотелось посмотреть, как он тяжело сглатывает, а затем идет к шкафу и возвращается с длинным ножом.

– Это в честь извинений за мою машину?

– Не-а. Подумала, что когда ты станешь толстым, то перестанешь быть таким гадом высокомерным, – улыбаюсь и беру в руки бутылку с водой. Простите, почки. Но последнее время меня жажда мучает.

– Сама сделала? – удивляется парень, открывая коробку и тут же отправляя в рот ароматный кусочек.

Я не успеваю и сказать, мол, нужен ты мне, чтобы я для тебя старалась, как он выплевывает все, что запихнул:

– Какая гадость. Теперь верю, что сама. А-а-а-а.