Золушки на грани. Без купюр
Шрифт:
Подошел старик к своей старой землянке (старухи отчего-то нигде видно не было), оттолкнул ногой разбитое корыто, пригляделся — а это и не землянка перед ним, а так, одна видимость, доска размалёванная. Обошел старик эту доску, а за ней — хоромы царские, точь-в-точь такие, в которых старуха царствовала. Но и хоромы не всамделишные были. За ними боярский терем скрывался, тоже на доске рисованный, за теремом — снова землянка, и корыто рядом с ней обнаружилось хорошее, новое, но и корыто, и землянка, опять оказались фальшивкой. Так старик снова дошел до синего моря — уж оно-то было настоящим, мокрым, подвижным, изменчивым и простиралось до самого горизонта. Покликал старик золотую рыбку, и она приплыла к нему — к самым устам сахарным на высокой волне прикатила. Старик, не долго думая, поцеловал рыбку — после всего, что ему довелось повидать, такой поступок вполне естественным казался — а рыбка, не будь дура, оземь ударилась и превратилась в прекрасную девушку. Поглядел старик на своё отражение в воде (море сразу затихло, стало неподвижным, как по заказу) — а он и не старик уже, а добрый молодец.
— Дурачина ты, простофиля, — ласково сказала девушка.
— Уф! — успокоился старик (уже не старый), — Теперь полный порядок!
— Да, — улыбнулась девушка, — Заклятье спало. Только больше не называй меня ни рыбкой, ни золотцем, а то оно опять вернётся.
— Хорошо, зайка моя, — машинально ляпнул старик и съёжился, ожидая неминуемого превращения. Но в первый раз прощается. Даже корыто сделалось новое, хорошее, совсем как на свадьбу дарили.
Старые друзья
Слишком долго Колобок пел медведю свою песенку, так что лиса устала его поджидать и отправилась на поиски более лёгкой добычи. Приходит Колобок на условленное место — а лисы нет. Сидит под деревом какой-то барсук, ну что такое барсук против лисы? Ушел от него Колобок. И от лося ушел. И от кабана. И от африканского крокодила. И от полярной куропатки. Лиса тоже времени зря не теряла: от неё не ушел никто. Одинокая лиса и неприкаянный Колобок потом ещё много лет бродили по лесу, прежде чем пути их пересеклись.
— Привет, Колобок.
— Привет, лиса. Знаешь, если бы я встретил тебя лет десять назад, я бы наверняка попался.
— Знаю. Для начала я бы попросила тебя спеть мне песенку.
— Ну, а я спел бы. Я бы не смог тебе отказать.
— А я бы притворилась глухой: «А? Что? Не слышу! Сядь ко мне близко-близко».
— А я только об этом бы и мечтал! И сел бы, как миленький!
— И тут я бы тебя и слопала!
— Точно, ты бы меня слопала, а я бы даже не сопротивлялся.
— Да ну?
— Честное слово, мне бы это даже понравилось.
— Мне бы тоже.
Оба они молчат, вздыхая о несбывшемся.
— Но сейчас, знаешь, я уже не стала бы тебя есть, — продолжает лиса. — Ну, то есть, я могла бы, и мне бы даже понравилось.
— Да, я тоже мог бы, — кивает Колобок, — И сесть поближе, и песенку спеть. С большим удовольствием!
— Но это уже будет не то, — резюмирует лиса. — Это уже будет вполсилы, понимаешь? Потому что и ты знаешь, и я знаю, что можно прожить и без этого.
— Пожалуй. А ведь несколько лет назад я бы сам прыгнул к тебе в пасть!
— Может, оно и к лучшему, что мы тогда не встретились?
— Скорее всего.
— Ладно, давай уже заказ сделаем, — решительно говорит лиса и захлопывает меню.
— Ага, — копирует её жест Колобок и подзывает официанта. — Значит, один пирог с зайчатиной, уши волчьи вяленые, по-сычуаньски, и порцию тушеной медвежатины.
— Мне — то же самое, — улыбается лиса, и шепотом, чтобы слышал только официант, добавляет, — А на десерт — караоке.
Зелья отца Лоренцо
Ромео ворвался в склеп, в котором покоилось тело Джульетты, проглотил заранее припасённый яд и рухнул на каменные плиты рядом с возлюбленной. Вернее, ему показалось, что он падает — на самом деле он всего лишь стремительно уменьшался в размерах. «Муж мой, где ты?» — воскликнула очнувшаяся от сна Джульетта. Только эхо ответило ей. «Наверное, я слишком рано проснулась!» — сообразила она. К счастью, в изголовье своего печального ложа Джульетта обнаружила пузырёк с зельем, похожий на тот, что дал ей Лоренцо. «Выпью снова и ещё немного посплю. Страшно одной в гробнице ночью. А когда придёт Ромео — он меня разбудит». — решила Джульетта. Глотнув из пузырька, она стала вытягиваться и расти, так, что вскоре еле помещалась в просторном семейном склепе. Чтобы не снести крышу, Джульетта легла на пол — и тут только увидела крошечного Ромео.
— Муж мой… — прошептала она, — Неужели на Монтекки и Капулетти эти зелья действуют по-разному, и мы никогда больше не будем вместе?
— Это мы ещё посмотрим! — выкрикнул Ромео, и бесстрашно откусил большой кусок какого-то незнакомого растения, вплетённого в цветочную гирлянду, украшавшую ложе Джульетты. В воздухе повисла загадочная, похожая на половину сырной головы, улыбка — то ли кошачья, то ли призрачная, сказать наверняка было нельзя. Джульетта последовала его примеру и проглотила чуть не половину гирлянды. И разлетелась на тысячу тысяч светлячков.
Тут, как назло, в склеп начали проникать убитые горем родственники Джульетты. «Я, наверное, сплю!» — прошептала леди Капулетти и принялась бездумно поглощать лепестки розы. Никогда ещё в прекрасной Вероне не приземлялись инопланетяне, поэтому маленький зелёный человечек, в которого она превратилась, произвёл настоящий фурор. «Это конец!» — только и смог произнести отец Джульетты, залпом выпивая из неизвестно как оказавшегося у него в руках кубка то ли вино, то ли валерьянку. Внешне он не изменился ничуть, однако бедняга почему-то сразу понял, что стал Монтекки, и что это — навсегда.
Через пару часов, когда развеялись чары, превратившие Ромео и Джульетту в Чеширского кота и стаю светлячков, в семейный склеп Капулетти можно было пускать зевак — за большие деньги, разумеется. Диковинные животные и странные растения, гномы и феи, существа, каких нет и не может быть в этой реальности, и такие причудливые твари, которых придумают ещё только через несколько сотен, лет топтались на месте, пытались рассмотреть свои руки и ноги (если, конечно, в новом воплощении они были наделены руками, ногами или хотя бы глазами), шарахались от других таких же несчастных, угодивших в чародейские сети, в попытке проснуться щипали и кусали себя до крови (если у них были зубы, ногти или хотя бы кровь).