Зомби Апокалипсис
Шрифт:
– Кэп.
P.S. Что значит – ты никогда не слышал о «Досье детектива Рокфорда»? Тебе сколько лет, мальчик?
Ты вообще знаешь хоть что-нибудь?
*********
«БМК» внутренняя связь (От:, До:, Тема: и т.д. – см.снимок):
Автоматическое сообщение БМК
В связи с болезнью персонала электронные письма
Сведения постоянно обновляются, следите за каналами аварийной информации БМК:
Телефон: 0800 0666 999
Онлайн: bmc.co.uk /999
Шлюз: 999 Аварийная информация
Телетекст: page 999
Внутренняя связь
*********
Суббота, 4 МАЯ
Извини, дневник, я не писала несколько дней, но все вокруг стало так бредово, что я правда не знаю, что писать. И когда я говорю «бредово», это значит ДЕЙСТВИТЕЛЬНО бредово. Пишу у Джорджа. Меня, наконец, выпустили из дома, потому что мама заболела и папа сказал, что я могу погулять, может, в доме станет и тихо-смирно. Конечно, при иных обстоятельствах это было бы ЗДОРОВО, но сегодня звучит как-то странно. Какая-то часть меня очень хочет быть дома, и я даже не знаю почему. Может, в 13 ты еще и не совсем взрослый.
Джордж пошел в магазин со своей мамой, а я осталась. На улице слишком тихо, будто все спят или типа того. Это вроде затишья перед грозой, когда воздух становится горячий-горячий и ты ждешь, когда же начнется дождь, и снимет напряжение, и прогонит всех зудящих черных мух, но на этот раз я не совсем понимаю, чего, собственно, жду. Я даже не уверена, хочет ли мама Джорджа, чтобы я гостила у них. Она не улыбнулась мне, как обычно, и лицо ее как-то исказилось, когда я сказала, что мама больна. Кажется, если верить Джорджу, сейчас много людей заболело. Он сказал, его мама очень расстроена из-за этого. В придачу Алекс все время твердит, что, может, и вправду какая-то чума вырвалась наружу, когда начали копать у той старой церкви. Вчера она попросила Алекса раздобыть им всем такие маски, как у маляров. По словам Джорджа, Алекс в ответ просто рассмеялся и заявил, что это не поможет. Он заявил, что это будет хуже, чем птичий грипп и все такое прочее, и даже хуже, чем сама чума, судя по тому, что говорят по радио. А говорят, что люди начали есть друг друга, когда что-то там выбралось из церкви, но это ведь не может быть правдой.
Алекс (вздох – да, все еще – не могу удержаться!) стал очень серьезным. Он едва поздоровался, когда я пришла сюда, все спорил со своей мамой по поводу того, чтобы пойти к его друзьям по колледжу, которые собираются «попытаться что-то с этим сделать». Что бы это ни было, он немного напомнил мне дядю Джека, и я поняла, что мне не хочется, чтобы он куда-то ходил. И все же есть тут что-то такое, раз он так хочет отправиться туда и бросить вызов правительству и армии, у меня от этого даже живот сводит – он по-прежнему самый красивый парень во всем городе, и мне все еще хочется, чтобы он заметил меня!
Кажется, мама Джорджа заплакала, а потом хлопнула дверь. Наверное, Алекс все-таки ушел к друзьям. Нет, они наверняка ошибаются по поводу этой болезни. Я просто поверить не могу. Не могу и не хочу. И кстати, мы же это проходили, от чумы у людей вскакивают большие волдыри и нарывы, а у мамы ничего такого нет, так что, даже если это и правда, у нее определенно не чума, хотя мне почему-то от этого не легче. Я просто хочу, чтобы все стало как раньше. Не желаю думать о больных людях.
Хотя я уверена, что все преувеличивают опасность
У меня во рту снова появился странный привкус. Мамина болезнь началась с пореза. Ну, она сказала, что это порез, но, по мне, так больше, похоже, было на укус – я застала ее за промыванием ранки на плече сразу после того, как она вернулась от дяди Джека. Она сказала, что он сделал это случайно, потому что у него жар, и что она вызвала ему «скорую», но увез его военный грузовик. Не думаю, что она сказала солдатам о порезе, или укусе, или, что там у нее такое. Выглядела она очень испуганной. И папа тоже. Она сказала, что все будет хорошо, но, похоже, в рану попала инфекция или что-то вроде того, потому, что вчера ночью мама бродила по квартире туда – сюда, а сегодня она бледная и вся в поту. И глаза у нее странные.
Как будто она здесь – и одновременно не здесь.
Ей надо бы пойти к врачу, он прописал бы антибиотики или еще что-нибудь. Зачем дяде Джеку было кусать ее? У него был порез в тот вечер, когда он пришел к нам с митинга.
Интересно, не от этого ли он заболел? О боже, я просто хочу знать, что происходит.
Когда Джордж вернется из магазина, я наверное, попрошу его пойти со мной ко мне домой. Это недалеко, но снаружи как-то гадостно, и уже почти комендантский час. Только сейчас я поняла, отчего так жутко. Улицы пустынны, но не только поэтому. Там нет даже солдат.
В последние дни их грузовики все время маячили поблизости. Где же они все?
Воскресенье, 5 МАЯ
Снова у Джорджа. Прошло почти двадцать четыре, часа с тех пор, как я вернулась из дома сюда, а я все не могу перестать плакать. Едва дышу. Рука так трясется, что пишу с трудом.
Я доюсь, что если не напишу этого, то не поверю, а если запишу, тогда это будет правдой. А я не хочу, чтобы это было правдой. Пока Джордж и его мама баррикадировали дверь, Алекс сказал мне, что я должна написать. Он сказал, что однажды это может оказаться важным. Я снова заплакала, не знаю почему. Но Алекс попросил меня, и я напишу. Я должна. В тебя, дневник.
Тут все тихо. Папа Джорджа еще не вернулся с фабрики. Он не пришел домой прошлой ночью, и я видела, как жутко волнуется мама Джорджа. Она тоже не может не думать о том, что случилось со мной вчера. Я вижу это по ее глазам. И все-таки она пакует какие-то сумки. Не думаю, что она верит в его возвращение, взаправду, и от этого меня даже подташнивает. Что происходит? Почему военные не прекратят это? Кажется, будто все вокруг пытаются убраться из Лондона. Снаружи темнеет, вдалеке что-то горит, воют автомобильные сирены.
Люди сердито кричат друг на друга, и потом – вопли. Это хуже всего. Не сами вопли, а то, как внезапно они обрываются. Мне хочется свернуться калачиком под одеялом и дождаться, когда все кончится. Но я не могу. Мне надо хотя бы, наверное, отчасти ожидал, что мы найдем, примерно, то, что нашли, особенно, после того, как я сказала, что мама заболела. Нет, он не мог ожидать то, что мы на самом деле увидели, никто бы не мог, но, думаю, он был готов к самому невероятному. По лестнице он поднимался, молча, и лицо его вроде как напряглось. Он стал выглядеть старше.