Зона действия
Шрифт:
Узнав, что Анна Ивановна согласилась въехать в городскую квартиру, деревенские жители побежали по домам.
— Вы уж подождите чуток, — попросили они шофера. — Испокон веков люди погорельцам помогали.
Скоро женщины несли кто матрац, кто одеяло и подушку, кто чашки-ложки, одна из старух притащила новую кедровую кадочку.
— Зачем это, Елисеевна? — удивилась Анна Ивановна.
— Водичку хранить. Сама знаешь, в кедровой посудине вода слаще.
Антошкин отец засмеялся:
— У них в квартире из крана вода сама льется.
Бабка Трофимовна стояла в сторонке. Она была погружена
Озеро манило старуху. Она заковыляла к берегу. Остановилась у кромки прибоя и стала смотреть вдаль. Ей хотелось получше разглядеть остров, на котором похоронен ее младший братишка. Но старуха видела только очертания этого острова. Она и раньше жаловалась на зрение. Но сейчас оно стало совсем никудышным. Старуха чувствовала, что глаза ее будто покрылись мутной пленкой. Но это не очень испугало ее. Теперь для нее главным было одно: проститься с озером, с деревней: еще раз, скорее всего последний, посмотреть на родное пепелище.
Она поковыляла по деревенской улочке, останавливаясь около каждого дома и отвешивая ему поклон.
Потом ее усадили в кабину, и старуха, погруженная в свои мысли, всю дорогу молчала. И шофер тоже молчал, хотя ему очень хотелось узнать, о чем думает старуха. А думала она о том, как поднимать на крыло маленьких внуков, беспокойных Машку и Пашку.
Глава девятнадцатая. Ссора Антошкиных родителей. «Минусы» бригадира Чадова. Ребята фотографируются с министром
В общежитие Антошка с отцом возвращались молча. Мальчик наверняка знал, о чем думал отец. И отец, и Антошка хорошо понимали, что ничего хорошего их дома не ожидает. И, чтобы как-то поддержать отца, Антошка сказал:
— Не паникуй, папа. Вдвоем будем ответ держать.
Отец посмотрел на хрупкую фигурку сына и вздохнул:
— Вырос ты у меня, Антон.
И, будто ничего плохого их не ожидает, будто настроение у него чудесное, он весело бросил:
— То ли мы не мужики, то ли наши жены не бабы.
Антошка не часто слышал эту прибаутку. Но он уже заметил, что отец хватается за нее, как за палочку-выручалочку, в самых трудных случаях, будто эта немудреная прибаутка помогает ему найти силы в себе, чтобы выдержать те невзгоды, которые его ждут впереди.
Антошка знал одно: отец поступил так, как следует поступать по совести. И почему-то сейчас он подумал о Хромом Коменданте, комсорге Коржецком, управляющем трестом Казанине, человеке-экскаваторе Филиппове и мысленно поставил своего отца рядом с ними. Он чувствовал, что их, этих людей, что-то роднит, но никак не мог понять: что же делает их похожими друг на друга? Но Антошка был рад и горд, что может поставить отца в одну шеренгу с теми, на которых равняются, которые забывают о себе, потому что хотят, чтобы лучше было другим. «Мама-мама, — с горечью подумал он о матери, — но почему же ты не такая. Савелий
Антошка представил, как сейчас Машка и Пашка радуются, что у них такое замечательное жилье, и ему стало хорошо и спокойно.
В общежитии уже знали о решении Павла Ивановича отдать квартиру погорельцам. Это чувствовалось по взглядам встречавшихся в коридоре жильцов: одни смотрели на отца с уважением, другие: вот он, мол, простачок — от своего счастья отказывается.
Навстречу, постукивая костылем, шел Хромой Комендант. Он остановился, легким поклоном головы приветствуя отца с сыном. Протянул отцу руку и, пожимая, сказал:
— Спасибо, Павел Иванович.
— За что? — удивился тот.
— За твой поступок, — ответил комендант. И лукаво добавил: — Я, конечно, понимаю, тебе не хочется оставлять меня, старика, одного в этом общежитском вертепе…
Отец в тон ему ответил:
— По всему выходит, Савелий Иванович, что мы одной веревочкой связаны и никуда друг от друга не убежим.
И они оба засмеялись.
Мать вернулась в общежитие поздно. Ни слова не говоря, она бросила на пол матрац и легла.
— Наташа, ты пойми меня, — начал было объясняться отец.
Мать резко бросила:
— Одно прошу — отстань от меня. Не могу я больше так жить.
Мать всхлипывала, уткнувшись в подушку, и тело ее мелко тряслось. Антошка слез со своей раскладушки и, встав на колени, наклонился к матери.
— Мама, мамочка.
Она на секунду-вторую затихла.
— Сыночек, несчастный ты мой Антошка. Так ведь век и проживем в каморке с таким отцом, — запричитала она.
Антошка погладил мать по голове и начал успокаивать ее, будто маленькую разревевшуюся девчонку:
— Все будет хорошо, мама, — шептал он. — Все будет хорошо.
И этот его шепот словно гипнотизировал мать. Она все реже и реже всхлипывала, потом совсем замолкла. Антошка почувствовал, что она дышит спокойно, но все еще продолжал поглаживать ее по голове и шептать, пока не убедился, что мать заснула. Он тихонько отодвинулся от нее и пошел к раскладушке. Потом отец на цыпочках приблизился к спящей, поправил на ней одеяло и шепнул Антошке:
— Умучилась, бедняга.
И, будто оправдываясь за поведение матери, виновато сказал, наклонившись к сыну:
— Она хорошая у нас, Антон.
В эту ночь Антошка спал неспокойно. Он видел какие-то страшные сны, просыпался и снова засыпал. А разбудил его, как ни странно, Рыжий. Он начал щекотать Антошку, а когда тот соскочил с постели, упрекнул:
— Ну и горазд ты спать!.. Почитай-ка!
И он потряс перед носом Антошки газетой.
Тот недоуменно пожал плечами и взял газету. С первой страницы на него глянул отец. И чуть ниже портрета крупными буквами было набрано: «Чадовская копилка» и более мелким наклонным шрифтом: «Минус» не всегда плохо. Следуйте примеру новатора стройки!»