Зона Комфорта
Шрифт:
За околицей встретили множество людей. По тому, как открыто они перемещались и свободно разговаривали, я с облегчением понял, что бой кончен.
Чёрные гимнастерки в три зыбкие бесконечные шеренги выстраивали на гумнах безоружных красноармейцев. Очень много, гораздо больше, чем захватили в селе мы. Винтовки их свалены на земле поленницей. Наши возбуждены, чрезмерно шумливы. Пленные – понуры и подавлены. Торопливо, боясь навлечь гнев, они кидались выполнять сыпавшиеся с разных сторон, противоречивые команды победителей.
– Повзводно! Повзводно стройсь, бестолочь!
– Комсостав и коммунисты,
– Кто документы выбросил?! Чья книжка, спрашиваю? А ну, всем руки вверх поднять!
Черноусый бравого вида фельдфебель довольно подмигнул нам:
– Опоздали, ваши благородья!
Мы идем дальше, ищем и находим своих. Офицерская рота расположилась на травяном склоне у небольшого чистого пруда. Полковник Никулин, присев на корточках на берегу, пригоршнями бросал в лицо воду, ахал по-бабьи. Около него рослый офицер в наплечных ремнях мыл сапоги. Я узнал его, это помощник ротного, полковник Знаменский.
Белов пошел к начальству, а мы попадали в траву. Я скинул с плеч мешок и растянулся на спине, раскинул руки. Обнаружил, что в опрокинутом свежем небе совершенно нет дна. Над самым ухом моим выдал звонкую трель дерзкий кузнечик. Кузнечик-разведчик. В который раз происходящее показалось мне фантазией чистой воды, лабораторным экспериментом.
Я прикрыл глаза, чувствуя трепетное дрожание в веках. Я вижу узкое личико младшей дочки своей, Маришки, смотрю прямо в смышленые её карие глазенки, слышу по-детски трогательную с картавинкой речь:
– Папа, а ты когда на войне был, ты там убивал в'агов?
Такие вопросы у неё возникали, когда она листала мой дембельский альбом, обтянутый куском солдатской шинели. «Кто не был, тот будет, кто был, не забудет семьсот тридцать дней в сапогах!». Разубедить её в том, что я просто служил в армии, не удавалось.
Девчонки росли без меня, в ином измерении. Времени на них из-за работы, неизбежных пьянок и шальных подруг, возникавших из ниоткуда, хронически не хватало. Когда у меня спросили, в каком классе учится старшая Даша, пришлось загибать пальцы, вести счет со дня ее рождения.
Я трудно проглотил комок, подкативший к горлу. Как все неудачные люди, я сильно сентиментален, могу разреветься. Даже на трезвую. Если что-то случится с моими девчонками, я окончательно сойду с ума.
Не очень далеко от нас в поле яростно вспыхнула пулемётная стрельба. Отталкиваясь от земли руками, я привёл себя в сидячее положение. Нащупал слева в траве винтовку.
Встрепенулись и смотрели в ту же сторону почти все. Подпоручик Цыганский – из-под ладони, как богатырь былинный. У него заходили крутые желваки, забавно приводя в движение крупные уши.
Позади меня кто-то прошептал истово:
– Спаси мя, Господи! Спаси и помилуй!
Оборачиваясь, я знаю, кого увижу. Прапорщик Кипарисов раз за разом осенял себя крестным знамением. Глаза его светились изнутри ужасом, ноздри раздулись, подрагивала семинаристская бороденка. Откуда он взялся? В бою я его не видел, отвечаю!
По склону крупными шагами поднимался штабс-капитан Белов. У него мокрое лицо и волосы. По пропыленной шее за ворот гимнастерки грязными полосками стекала вода.
Предвосхищая его команду, я кряхтя поднялся на ноги.
– Строиться первый взвод!
5
Пленных оказалось более тысячи. Площадь перед церковью и прилегающие улицы заполонены ими. Семьдесят восьмой стрелковый полк РККА практически прекратил свое существование. Малый его осколок, огрызаясь пулемётами, отходил на северо-восток, чтобы не оказаться прижатым к реке. Сторону света определил подпоручик Цыганский. Для преследования нужна конница, а её под рукой нет. Этой важной информацией поделился Риммер.
Меня не цепляли вопросы высокой стратегии. Я мыслил приземлёнными категориями рядового бойца. Больше всего мне хотелось разуться, отмочить в тазике с горячей водой натруженные ноги, похлебать горячего, махнуть соточку и завалиться спать. Но впереди – долгий день и я понимал, что фантазии мои несбыточны, занятие не по душе командиры найдут мне всенепременно.
На Урале в районе Чебаркуля каждые полгода мы воевали с условным противником, с китайцами. Причём нашему полку противостояла их танково-кавалерийская дивизия. Учения были масштабные, с боевой стрельбой и длились около месяца. В застойные времена коммунисты народных денег на оборону резонно не жалели, не хотели кормить чужую армию.
Тогда на должности заместителя командира взвода зенитной ракетно-артиллерийской батареи замыслы командования оставались для меня тайной за семью печатями. Наши многодневные мытарства по лесам и полям южного Урала, на мой взгляд, были лишены смысла. Мы по несколько раз возвращались в одно место. Допоздна, до кровавых мозолей копали капониры под свои «шилки» и «бээрдээмы» [45] , а чуть свет спохватывались, как ошпаренные, и ломили по бездорожью за мотострелковым батальоном и танковой ротой. Под страхом дисциплинарного наказания избегали асфальтированных дорог и потому каждые полкилометра тягали одной установкой другую из глубоких колдобин. Останавливались, по несколько часов окапывались, маскировали технику, сержанты рисовали схемы боевых позиций, а потом подрывались в никуда. Завтракали, обедали и ужинали одновременно и почему-то чаще по ночам. Спали, расстелив башенный тент, на голой земле. Однажды утром сентябрьский заморозок крепко прихватил мою голову в шлемофоне к вставшей колом брезентовой простыне. Пробуждаясь, я её чуть вместе с тангентой не отодрал.
45
«Бээрдээм» – бронированная разведывательно-дозорная машина.
Несмотря на каторжанский труд, холодильник по ночам и нерегулярную кормёжку, благодаря молодости, тяготы и лишения переносились легко. Мне лично после казармы, бесконечных построений и нарядов даже интересно было, похоже на игру. Совершенно по-другому себя воспринимаешь, когда работаешь на боевой технике. Не так, когда лопатой долбишь лёд на плацу.
Каждый раз мы разделывали вероятного противника под орех. Потом выяснялось, что за неделю замудрёных маневров батарея уничтожила изрядное количество вражеских вертолетов и самолетов. Разных там «Хью-Кобр» и «Мигов». Понеся при этом символические потери.