Зона обетованная
Шрифт:
Она внимательно посмотрела на меня. Я отвел глаза.
– Почему-то мне показалось знакомым ваше лицо. Говорят, это бывает, когда предчувствуешь, что человек сыграет важную роль в твоей жизни. Так что приготовьтесь, вы уже вошли в мою жизнь.
Что-то словно подтолкнуло меня. Хотел промолчать, но не смог.
– А вы в мою. И, кажется, не только в мою. Говорят, вы очень похожи на Ольгу…
Она так резко встала, что я отшатнулся. Как-то брезгливо, как мне показалось, обошла меня и исчезла. Ни звука шагов, ни скрипа, ни стука закрываемой двери. Словно растворилась
– Зря ты это, – недовольно сказала хозяйка. – Если вправду ничего не знаешь, молчи, слушай, что другие говорят. А знаешь и утерпеть не мог, лишь бы её зацепить, тогда не знаю… Может, у вас так принято… Я-то, дура, подумала, не из таких ты. Петру еще попеняла, что мудрит на пустом месте.
– Да что знаю-то, что знаю?! – чуть заорал я. – Тычусь, как щенок, в ваших проблемах, недомолвках. Не знаю я ни черта! Не знаю! Как с собакой. Вы сказали, я повторил. Про Ольгу ваш муж сказал, я про нее и понятия не имел. Только и сказал, что похожа. Не понимаю, что здесь обидного?
– Обидного ничего, – не сразу сказала Надежда Степановна. – Не в обиде дело.
– А в чем? – спросил я и оглянулся на дверь, за которой скрылась Ирина.
– Так если бы знать, – с какой-то безнадежной тоской сказала моя собеседница и тоже посмотрела на дверь. – Вылитая. И волосы, и глаза, и голос. Фигурой, разве, та покрупнее, и то сейчас сомневаюсь. Я так думаю, – заговорила она шепотом, – родственница ее какая-нибудь. Может, и сестра, как мой толдычит. Так ведь не говорит ничего, не признается. И фамилия другая, и отчество. Вот и думай, что хочешь. Конечно, если бы Арсений Павлович объявился, тогда другое дело. Мы ведь его ждали. И она, как я примечаю, ждала.
– А при чем тут вообще Арсений Павлович? – устало пробормотал я, отчаявшись в чем-либо разобраться.
– Так ведь он… она… Ольга то есть… Правда, что ль, не знаешь?
Очевидно, выражение моего лица окончательно убедило хозяйку, что все сказанное ею полнейшая и ошеломляющая для меня неожиданность.
– Еле его тогда в чувство привели. Думали, руки на себя наложит. Хорошо, что совсем без сил был. Может, тогда и началась у него эта болезнь поганая? Говорят, с тоски она начинается. Когда человек жить не хочет.
Потрясенный, я молчал. Неожиданно подумалось, что мне иногда все-таки приходило в голову – ничего я не знаю о своем любимом начальнике орнитологической лаборатории. Я всегда отмахивался от этих мыслей, приписывая их слишком очевидной незаурядности этого человека и своему слишком короткому с ним знакомству. Надеялся, что когда-нибудь узнаю его лучше. И вот теперь, кажется, начинаю кое-что узнавать. Пока только кое-что. Зато какое! Впрочем, внимательнейшим образом вслушиваясь в каждое слово рассказа Надежды Степановны, я почему-то думал, что всего я так никогда и не узнаю. В том, что мне открывалось в эти минуты, было гораздо больше непонятного и необъяснимого, чем если бы я вообще не знал ничегошеньки. И самой необъяснимой во всем этом была Ольга.
В поселке она появилась вместе с Арсением
– Мы сошли с ума, – улыбаясь, сказала женщина. – Нас перевернет на первом же перекате.
– Может, переждете, пока распогодится? – с плохо скрытой надеждой спросил Птицын. – А мы с Арсением Павловичем двинем осторожненько. Пока доберемся, пока то, другое, а там и вы подгадаете. Лодке троих все одно не потянуть.
Женщина внимательно посмотрела на Птицына, потом повернулась к Арсению.
– Видишь, Сергей тоже не хочет, чтобы я ехала с тобой. И погода против, и река. Может, все-таки не судьба?
– А ты и не поедешь со мной, – решительно сказал Арсений. – Поедешь с ним. Лучше него никто этой реки не знает. Доставит, как пушинку.
– А ты? – встревоженно нахмурилась женщина. – Я тебя не понимаю… Будешь ждать вертолет?
– Буду ждать вас.
– Что ты имеешь в виду?
– Я тут сговорился… Сторож с базы дает на неделю «казанку». Налегке обгоняю вас и жду. Сергей потом угонит «казанку» обратно. За это я починил старику телевизор и собрал старый мотор. Все довольны, все счастливы.
– Вот где ты пропадал вчера весь день. А я на тебя обиделась.
– Не дело это, Арсений Павлович, – проворчал Птицын. – Вас на шивере, как пить дать, замотает. «Казанка» волну рубит. Зароется носом – и хана.
Женщина снова встревоженно нахмурилась и, ничего не сказав, внимательно посмотрела на Арсения.
– Ты мне веришь? – спросил тот и улыбнулся.
Порыв мокрого ветра хлестнул по лицам и, вывернув наизнанку росшие неподалеку кусты, помчался наперерез течению к далекому правому берегу.
– След ветра на воде… – непонятно и грустно сказала она и отвернулась. Потом тихо добавила: – Я стала верить предчувствиям. Это не к добру.
– Что же ты предчувствуешь? – все еще улыбался Арсений.
– То, о чем я думаю, почему-то не имеет продолжения, – с испугавшей Птицына тоской сказала она и надолго замолчала.
Птицын помнил каждое слово этого разговора и не раз потом говорил, что если бы они послушали тогда его, а не Арсения, все сложилось бы иначе. А в разговорах с людьми, которым безоговорочно доверял, добавлял, что и сам он почувствовал в те минуты отчетливую тень непонятной страшной беды, которая вплотную подобралась к стоявшим рядом с ним людям.