Зона поражения
Шрифт:
— Гладко выстругано — ничего не скажешь… Но как же охрана? Все слишком похоже на заранее подготовленное, но никудышно исполненное покушение. К тому же, для чистоты картины надо было пожертвовать десятком муравейников.
У Непейводы в глазах зажглись злые искорки.
— Я и не знал, что ты настолько ядовит. Сожри тебя зверодревы, наверняка отравились бы.
Позади колпака, где сели глайдеры, что-то происходило: раздавались скрипучие голоса, звонкие шлепки, тихое подвывание. От любопытства у археолога даже мурашки пошли по коже.
— Так что же охрана?
— Насчет… охраны… я лично…
— Когда разберешься, тогда и…— Платон не договорил, увидев, что к их лежбищу несется целая толпа ходячих муравейников в человечьем обличий.
Бежавший впереди резко остановился. Налетев на него, затормозили и остальные. Они едва не повалили этого типа на лежащего в траве археолога.
— Единоседьмой Дом Симбионтов, начальник службы безопасности Совета, — представился первый, приложив руку к козырьку кепи и щелкнув каблуками. Похоже, эта опереточная процедура ему очень нравилась. — Честь имею доложить: опасность для жизни ликвидирована, — отбарабанил он. — Отныне вы находитесь под моей личной охраной.
«Очевидно, слова „лично", „личный" означают для фффукуарабцев что-то особенное. Иначе зачем они их столь нарочито выделяют? — с любопытством подумал Платон. — Быть может, дело в том, что над их собственной личностью нависла угроза?»
Напарники поднялись на ноги и начали отряхивать одежду. Их неспешность явно раздражала ходячих муравейников, но те промолчали. И вот конвой двинулся вперед. Клеточки-пастухи отогнали своих гусениц подальше. Муравейниковая толпа, нимало не похожая на походную колонну, поперла по зеленому газону, плотной массой окружая археолога и Непейводу. Дома Симбионтов загораживали их телами от возможного нападения, толкаясь и мешая друг другу. Многие из них просто-напросто еще не научились ходить по-человечески. Дома качало и вело из стороны в сторону, ноги подгибались в коленях, и муравейники едва не падали.
Остаток пути обошелся без приключений. «Если покушение устроила оппозиция, не желающая возвращения маток, — думал Платон, вышагивая среди человекоподобной массы и стараясь никому не наступить на ноги, — она не успокоится, пока не доведет дело до конца. Надо скорей сваливать из этого гадючника».
Ради подписания контракта Совету Домов Симбионтов приходилось раз за разом нарушать правила, неукоснительно соблюдаемые веками. Вот и сейчас для прохода человека в резиденцию Совета в стене здания пришлось прорубать специальное отверстие высотой в метр. Сами же клеточки попадают в него через маленькие дырочки, проделанные по периметру основания.
На входе Рассольникову был торжественно — под рев фанфар и барабанную дробь — вручен в двух экземплярах текст государственного контракта, напечатанный золотом на тончайшей титанитовой пластине. Правда, он был подписан только половиной Совета. Остальные Дома Симбионтов потребовали личной встречи. Они-де хотят убедиться, что этот двуногий действительно способен выполнить свою миссию и при этом не является врагом фффукуарабской нации. Пришлось идти.
Свита тотчас утратила человеческий вид и, побросав одежду, исчезла в сотнях дырочек, просверленных в стенах, полу и потолке низкого и узкого коридора. «Сколько же тут этажей, если здание огромно, а потолки так низки?» — поражение думал Платон.
Двунадесятый Дом, войдя внутрь, тоже распался на клеточки и улепетнул на доклад руководству. Археолог в сопровождении начальника охраны, который один не утратил человекоподобия, двинулся по инстанциям.
Воздух был теплым, влажным и чуть затхловатым. Ходячий муравейник освещал дорогу мощным фонарем, вырывавшим из мрака все новые и новые участки бетонных стен, которые обросли зеленоватой плесенью и повсеместно были пронизаны ходами. Самих «муравьишек» видно не было — наверное, они получили приказ не путаться под ногами.
Страдай Платон хотя бы самой легкой формой клаустрофобии, этот жутковатый коридор, больше похожий на вентиляционный ход и совершенно не приспособленный для передвижения на двух ногах, немедля вызвал бы у него приступ. Да и любого здоровяка здесь можно довести до приступа или истерики.
Собирая подписи, археолог попал во чрево чудовищного организма. Он всей кожей чуял, как за Стенами, под ногами и над головой копошатся миллиарды насекомых. Отовсюду непрерывно доносилось шебаршение несчетных лапок, сливающееся в странный звук — слаженное «пение» десятков забурливших на майском солнце муравьиных куч.
Чем идти, скорчившись в три погибели, проще было передвигаться на четвереньках. Но Рассольников не хотел вставать на колени, словно бы склоняясь перед муравейниками. Аристократ должен гордо нести человеческое достоинство — и особенно в окружении насекомых. И потому он шел, согнувшись. Когда спина затекала, он пытался распрямиться и стукался хребтиной о теплый бетонный потолок. Ему предстояло таким макаром прошагать несколько километров.
А Единоседьмой Дом в полной мере использовал преимущества своего пластичного фальшьтела. Уменьшив рост и вдвое вытянувшись по толщине, он легко передвигался в этом тесном туннеле. (Его словно расплющило асфальтовым катком.) Муравейнику то и дело приходилось притормаживать, поджидая ковылявшего позади пришельца, но он ничем не выказывал своего нетерпения.
В первый миг, обнаружив рядом с собой вместо статного мужчины маленького плоского уродца, Платон вздрогнул от неожиданности и, не сдержавшись, прыснул. А потом всю дорогу молча завидовал сопровождающему: скрюченная спина вскоре начала болеть, а шейные позвонки не хотели держать затяжелевший кочан головы.
Делая поворот за поворотом, коридор начал забирать вверх, так что идти стало еще тяжелее. Археолог следом за Единосемерным лез в гору, и теперь вдобавок ко всему начали ныть его колени, икры и голени.
При получении каждой подписи происходила одна и та же фантасмагорическая сцена. Через выломанное отверстие археолог с трудом пролезал внутрь начальственного кабинета и оказывался в каморке, все стены, пол и потолок которой были покрыты живым шевелящимся ковром. Все Дома Симбионтов, как и Непейвода, обожали равномерно распределяться по внутренней поверхности любого занимаемого ими объема.
Начальник службы безопасности всякий раз оставался вовне. Да ему, собственно, уже некуда было влезать, хотя потолок в кабинетах был повыше, чем в коридоре. Платону самому едва-едва хватало места, чтобы стоять, не касаясь плечами и макушкой живого ковра.