Зона риска

Корнешов Лев Константинович

— Собираясь в бар «Вечерний», оденьтесь... ну, как бы выразиться... — Андрей несколько секунд подыскивал нужное слово, — ...посвободнее, что ли. Иначе вы будете очень выделяться среди тамошней публики. И постарайтесь не называть меня по имени-отчеству, можете просто Андреем и на «ты».

— Спасибо за совет...

Мысль пригласить Привалову в бар «Вечерний» возникла у Андрея внезапно. Конечно, если бы спросили, зачем это ему понадобилось, он бы ответил, что следует поближе познакомиться со вторым секретарем комитета комсомола — ведь именно она будет заниматься теми сложными вопросами, которые привели его и в бар и на «пятачок». Друзей надо знать так же хорошо,

как и врагов, не раз говаривал Главный газеты. И, ответив так, он сказал бы правду. Но не всю... Несколько фраз Коновалова о своей ближайшей помощнице по комитету заинтересовали Андрея. Конечно, ничего необычного не было в том, что девушка стояла у конвейера и училась, что сборщицу выдвинули к руководству такой крупной комсомольской организацией, как автозаводская. И все-таки... Весь облик Приваловой, манера держаться, разговаривать вступали в противоречие с тем, что Андрей только что узнал о ней. Увидев Тоню где-нибудь в другом месте, не на заводе, Андрей бы подумал: вот типичная девица из интеллигентной семьи, выпускница какого-нибудь гуманитарного института, мечтает о научной карьере, хорошо знает, что ей надо от жизни.

Ему известен был этот тип деловых, собранных девиц, твердо усвоивших формулу успеха.

— Значит, условились, — прощаясь с Коноваловым, сказал Андрей, — работу с подростками в микрорайоне завода вы теперь возводите в одну степень с борьбой за производственный план.

— Ну уж... — засомневался Коновалов. — План — это машины для страны...

— А здесь — люди... — резковато возразил Андрей. Добавил после паузы: — Они тоже для страны.

— Не агитируй, мы все понимаем. Будь здоров и заходи.

— До встречи.

Уже у двери Андрей напомнил Приваловой:

— Значит, бар «Вечерний»... Я буду вас встречать в девять...

День оказался необычайно сложным для Андрея. После автозавода едва хватило времени, чтобы забежать домой, выпить чашку крепкого кофе. На письменном столе лежала рукопись неоконченной статьи, и Андрей посмотрел на нее с сожалением. Как-то так получалось, что в последние дни за всеми этими делами с акселератами не хватало времени на то, чтобы писать. Рядом с телефоном белел листок с записями, кому следовало бы позвонить. Среди нескольких имен одно было дважды подчеркнуто: «Нина». Как же так получилось, что он уже неделю не звонил Нине? А она, звонила ли? Может, и звонила, но он ведь постоянно не бывает дома. То-то она удивляется... Интересно, как у нее там, в Киеве? Наверное, уже отцвели каштаны и все бегают на днепровские пляжи... Нет, все-таки он свинтус, что за целую неделю ни разу не позвонил. Это только в романах девушки терпеливо ждут, а в жизни им требуется неусыпное внимание. Надо будет завтра обязательно звякнуть в Киев...

Андрей посмотрел на фотографию под стеклом на письменном столе: Нину снял один из ее многочисленных приятелей на Владимирской горке. Снимок был удачным — вся в движении, головка гордо поднята, куда-то бежит-торопится, в руке несколько гвоздик. «Андрею», — написала она нервно и крупно в углу фотографии.

Надо было поторапливаться, Андрей схватил куртку — вдруг пойдет дождь, — помчался по лестнице со своего седьмого этажа. Ему повезло: троллейбус подкатил сразу же, как только он добежал до остановки.

ВЫПИСКИ, СДЕЛАННЫЕ АНДРЕЕМ КРЫЛОВЫМ

У Михаила Ивановича Калинина нашел я такие слова:

«Мы говорим о новом человеке. Действительно, теперь мы видим особенно наглядно, что человек, как и все органические существа, поддается воздействию, влиянию. Дурное влияние на людей сами видите в настоящий момент, когда целые государства заражены человеконенавистническими идеями. Но теперь перед глазами у всего человечества есть и великолепный пример хорошего влияния на людей, гуманного воздействия, обучения благородству, любви к своему Отечеству».

* * *

Алексей Максимович Горький так отвечал юнцам, с храбростью невежд оценивающим жизнь как «мрачную вереницу серых дней»:

«Милейшие юноши! В интересах ваших искренне желаю, чтоб жизнь хорошенько взгрела вас, чтоб вы почувствовали на коже вашей ее тяжелую, шершавую руку, — руку великой беспощадной учительницы, которую мы, люди, сами же насыщаем разумом и волей...»

Очень даже правильно!

Из Василия Александровича Сухомлинского:

«Человек носит в своем сердце обиду на людей; трудно найти что-либо более недопустимое в воспитании. А если ошибки повторяются и ребенка без конца «прорабатывают», если он в детстве не переживает радости от мысли, что люди радостно удивляются его моральной красоте, доблести, чистоте, порядочности — озлобленность может превратиться в жестокость, в недоверие к людям...»

Мишель Мушкет, Ела и другие не дети, конечно, но тем не менее они были детьми!

СТРОГАЯ ДЕВУШКА ТОНЯ

Швейцар Ваныч узнал Андрея и, под ворчание очереди открыв дверь, пригласил:

— Проходите, милости просим, Надя сказала.

«Вот я и становлюсь здесь своим человеком», — подумал Андрей. Он сказал швейцару, стараясь, чтобы слова прозвучали веско:

— Ко мне придет девушка, я буду ее встречать.

— Пожалуйста. — Ваныч, когда хотел, мог быть весьма приветливым: — Надя предупредила, что вы знакомый нашего директора. Так что, если чего надо...

— Спасибо, простите, не знаю вашего имени-отчества.

— Просто Ваныч.

— Так не пойдет, у людей есть имена.

— Тогда, если угодно, Иван Иванович.

— Спасибо, Иван Иванович.

— Обращайтесь, коли понадобится.

Ваныч глянул вслед Андрею, пробормотал про себя: «Пять лет здесь стою, а этот первый спросил имечко и по батюшке как... Серьезный, видать, не одуванчик».

Одуванчиками Ваныч называл завсегдатаев бара еще с тех времен, когда девочкам было модно стричься «под мальчиков», а мальчишки стали носить прически, очень напоминающие девчоночьи. «Эх, одуванчики, куда вас только ветер гонит?..»

Мишель и Ела заняли столик в углу, Андрей увидел их издали. Ела тоже его заметила, помахала рукой, позвала: «Андрей!» Голос ее на мгновение перекрыл шум, и Андрей под взглядами юной публики неторопливо прошагал к столику.

— Мы тут без тебя тебя на коньяк выставили, — сказала Ела.

Две пустые рюмки Андрей приметил еще издали.

— Уже? — спросил он.

— У нас не скисает. — Мишель Мушкет встретил Андрея как старого знакомого.

Надя-барменша приветливо покивала Андрею, сделала знак, чтобы он подошел.

— Они заказывали за ваш счет, — предупредила Надя.

— Прекрасно, так мы и уславливались. А уговор дороже дензнаков, так, кажется, считал незабвенный Остап Бендер.

— Он работал в торговле и его взяли? — поинтересовалась Надя.

— Не совсем в торговле, и скорее он «взял» сам себя... Сделайте четыре коньяка. И кофе.

— Бывает, — философски заметила Надя по поводу неизвестного ей Остапа Бендера и тщательно отмерила коньяк. Она твердо знала, кому можно недолить, а кому даже наоборот.