Зоопарк на краю света
Шрифт:
Смотритель и мечтать не смел о такой сумме, он-то воображал, что священник в лучшем случае купит пару-тройку уточек. На радостях он в качестве бонуса подарил преподобному волнистого попугайчика и скального питона. Подумав, преподобный решил, что попугай с питоном много места не займут, и принял подарок.
Определившись с выбором, преподобный пожелал лично убедиться, что животные здоровы. Немец закивал и поспешил обратно в «Сад», с готовностью показывая дорогу и увлекая священника за собой.
«Сад десяти тысяч зверей» делился на три части: ботанический сад, экспериментальную ферму и зоопарк. Ботанический сад
Стоило им свернуть за угол, как они оказались в полной тишине. Бесшумно опустился плотный зеленый полог, оставляя все звуки снаружи. Оказалось, «зеленый полог» выглядывал из ботанического сада по соседству. Без должного ухода добрая половина ценных растений попросту засохла, зато те, что уцелели, демонстрировали завидную живучесть, яростно разрастаясь во все стороны.
Кисти сирени притулились среди цветущих ветвей форзиции, у подножия стен по обеим сторонам дороги простые сорные травы сплелись в схватке со знаменитым огненным вьюнком. Тут и там над дорогой высились, перекрещиваясь вверху, сухие бамбуковые стволы – раньше на них натягивали летом навесы от солнца, теперь же их увивали изумрудно-зеленые побеги девичьего винограда, так что из-за них было не видать неба, а между виноградными лозами беззастенчиво проклевывались белые цветки-свастики [21] .
21
Цветки звездчатого жасмина в Китае иногда называют «жасмином в форме свастики». В восточных культурах свастика – символ благоденствия и солнца; так, например, ее можно увидеть на буддийских храмах и статуях Будды.
Лишившись надзора, мирные растения вдруг выказали свой грозный нрав, обернулись зелеными разбойниками. Они разрастались в этом забытом людьми уголке, безудержно, дико, раскидывали стебли куда вздумается, превращали сад в изумрудный первобытный лабиринт. Если бы не галечная тропинка, никто бы и не догадался, в каком направлении идти, – да и тропинка-то уже наполовину заросла сорняками, того и гляди вконец исчезнет.
Преподобный озирался с любопытством ребенка, исследовал чудеса, скрытые за каждым поворотом, у каждой развилки. Смотритель поминутно его подгонял – ему не терпелось поскорее заключить сделку.
Они быстро пересекли «джунгли» и наконец очутились в зоопарке. Справа и слева от дороги стояли большие и малые домики для животных, каждый был обнесен крашеной деревянной оградой разной высоты, рядом из травы торчали коричневые таблички с черными надписями на китайском и английском: обитатель домика принадлежит к такому-то виду, родом с такого-то континента.
Было заметно, что зоопарк давно не чистили, в воздухе стоял густой смрад. Воняло фекалиями и, вероятно, гниющими трупами зверей. Преподобный Кэрроуэй оглядывался по сторонам, и ему казалось, что он бродит среди экспонатов зоологического музея; его окружала мертвая тишина.
Большинство несчастных животных, иссохших, с тусклым мехом, дожидалось в клетках своего конца. Они так обессилили от скупой кормежки, что даже голос не могли подать. Они не рычали, не ржали, их взгляды застыли, на подошедших людей никто не обращал внимания. Все вокруг оцепенело от приближения смерти.
Боясь, как бы эта печальная картина не пошатнула решимость священника, немец поскорее отвел его к Стражнику. Лев был истинным королем зоопарка и в одиночку занимал самый широкий склон. Только благодаря ему и удавалось порой выручить какие-то крохи с билетов, правда, приличная часть дохода оседала в его же брюхе.
Безучастный ко всему, Стражник лежал, щурясь, на склоне, и хорошо было видно, как под шерстью проступают ребра. Он давно привык к любопытным взглядам посетителей, так что появление преподобного не вызвало в нем ни малейшей перемены, он лишь хвостом махнул, отгоняя мух.
Смотритель подобрал длинную бамбуковую жердь и попытался потыкать ею львиный нос, чтобы зверь зарычал или вцепился в жердь клыками. Но Стражник оставался так же равнодушен к его уловкам, как чопорный наставник – к глупым шуткам своих учеников.
Смотритель обозлился: он непременно должен был доказать священнику, что лев еще силен и живуч. Он согнул руку в локте и стал грубо пихать Стражника жердью в бок. Лев не вытерпел, легонько отвел жердь передней лапой, мотнул гривой. Немец думал, что теперь-то Стражник издаст свой фирменный рык, но тот лишь чихнул и неторопливо вернулся в клетку.
Немец хотел было снова подразнить льва, но священник его остановил. Преподобный Кэрроуэй вовсе не искал себе свирепого монстра, слабость и кротость зверя были ему только на руку. Хорошо бы льву, конечно, выказывать чуть больше дикого нрава, но преподобный решил, что когда они доберутся до степи, он что-нибудь придумает на этот счет.
Затем преподобному показали тигровых лошадей и павианов. Крепким здоровьем они не отличались, но, по крайней мере, были живы и, надо думать, способны перенести долгую дорогу. Что же касается питона, он лениво свернулся в клетке клубком, и если бы не мелькавший порой змеиный язычок, никто бы и не понял, жив он или мертв.
Самым «знатным» происхождением среди обитателей зоопарка мог похвастать волнистый попугайчик. Один иностранный дипломат подарил его вдовствующей императрице; попугай кричал на чистейшем китайском: «Долгих лет жизни!» Вдовствующая императрица любила его и всюду носила с собой. Но однажды он выучился где-то ругательству, и все переменилось: непростительно запятнав себя, он больше не мог оставаться во дворце. Вдовствующая императрица приказала отнести его в «Сад десяти тысяч зверей».
Едва завидев преподобного, красивый пестрокрылый попугайчик заверещал: «Паршивец!» и трижды энергично кивнул. Смотритель поспешно объяснил, что дурную привычку птица принесла из дворца – наверняка подслушала, как какой-нибудь евнух заигрывает со служанкой.
Преподобному стало любопытно, и он попробовал было разговорить пернатого, но немец смущенно признался, что больше попугай никаких слов не знает. С тех пор, мол, как этого гаденыша отдали в зоопарк, он даже «долгих лет жизни» разучился кричать. Попугая, однако, совесть не мучила – напротив, он важно захлопал крыльями. Преподобный рассмеялся и протянул руку, чтобы его погладить, но тот безо всяких церемоний больно клюнул его в палец.