Зоосити

Бьюкес Лорен

Мужчины, которые стояли в кабине лифта, как будто вовсе не тяготились своими животными. Впереди шагал великан с обожженными шеей и грудью; в слинге, в каком обычно носят младенцев, он тащил Мангуста. И он, и остальные несли своих животных, как другие носят оружие.

Его Мангуст зарычал на меня; возможно, я и замялась на миг перед тем, как войти в кабину. Моя нерешительность не осталась незамеченной. Я повернулась лицом к дверцам; они захлопнулись. Я стояла спиной к мужчинам и их зверинцу, хотя и видела их искаженные отражения. Как будто попала в «комнату смеха»

с гравюрами Босха.

— Разве вы не боитесь ехать в одном лифте с нами, зоо? — Голос у великана оказался мягким, как речной ил.

— Это вам надо меня бояться, — отрезала я, даже не потрудившись обернуться.

В отражении я увидела, как растягивается лицо великана, как будто он улыбается. Улыбка все расползалась, пока не поглотила все лицо. Наконец, он расхохотался. Его спутники тоже заулыбались. Не широко, но все-таки достаточно, чтобы я перестала беспокоиться. С тех пор я уже не прячу Ленивца.

В следующий раз я увидела Бенуа через несколько недель. Отремонтированный лифт успел сломаться; я с грохотом волокла по пожарной лестнице переносной генератор. Подниматься приходилось приставными шагами. Слыша металлический лязг, Ленивец болезненно морщился.

— Для чего это? — дружелюбно спросил великан, догоняя меня.

На нем была форма охранной фирмы цвета хаки; она казалась ему маловатой. На табличке с именем я увидела изображение спартанского шлема, название фирмы — «Охранное агентство „Часовой“» — и имя «Элайас». Я обрадовалась тому, что великан не предложил мне помочь… Хотя мог бы, конечно, и предложить.

— Для работы.

— Брезгуешь воровать электричество?

— Боюсь, как бы током не дернуло!

Почти все жильцы наших домов подключаются к электросети нелегально; провода тянутся из квартиры в квартиру. Иногда самодельные провода висят даже между соседними зданиями, словно канаты в захудалом цирке.

— Если хочешь, сделаю тебе жучок. Будешь мобильник подзаряжать, чтобы не бегать без конца вниз, в магазин сотовой связи.

— Нет, не хочу одалживаться. Спасибо!

— Ладно! — ответил он, проходя мимо меня, насвистывая и помахивая дубинкой. На то, чтобы дотащить до квартиры тяжеленный генератор, у меня ушло целых двадцать минут.

В третий раз он явился ко мне домой. Взял и явился средь бела дня. Я открыла дверь и увидела, что под мышкой у него электроплитка, а Мангуст у него на груди отчего-то дуется.

— Я знаю, тебе неохота одалживаться, — сказал он. — А если, наоборот, я попрошу у тебя об одолжении?

— Смотря о каком, — ответила я. — Чего тебе надо?

— У меня есть плитка.

— Вижу.

— И все, что нужно для ужина. — Он показал на сумку с продуктами, стоящую у его ног. — Вот только включить плитку некуда. — Он широко улыбнулся.

— Что, брезгуешь воровать электричество?

— Вор из меня никудышный. Зато повар хоть куда!

Оказалось, что и повар из него никудышный… Как, впрочем, и из меня.

Зато в остальном с Бенуа оказалось на удивление легко. С обретением шави я стала жуткой стервой. Такими делаются большинство носителей шави. Но я не очень-то верила в людей еще до того,

как увидела идущие от них ниточки потерянных вещей, похожие на трещины от камня на лобовом стекле автомобиля. От Бенуа никаких нитей не шло. Потерянные вещи у него имелись; они, едва различимые, вились в воздухе вокруг его головы. А нитей не было. В прошлом он, должно быть, совершил страшное преступление, за которое получил Мангуста, но со своим грехом он справлялся хорошо. Свыкся, как со старой, много раз стиранной рубашкой. И это не случайное совпадение. Кроме того, оказалось, что его зовут не Элайасом. Элайасом звали парня, которого он замещал, когда тот болел. Остальное время Бенуа крутился как мог. Выполнял разовые поручения, разносил товары, что-то охранял, грузил, продавал. Правда, законов не нарушал… ну, почти не нарушал. Он уверял, что до тех пор, пока не встретил меня, не соблазнил ни одну женщину.

На самом деле я первая его поцеловала.

— Не ожидал, что ты окажешься такой передовой, — удивился Бенуа.

— Лучше быть передовой, чем отсталой, — ответила я. Его рубцы от ожогов на ощупь напоминали целлофан. Я спросила: — Наверное, любишь хвастаться своими шрамами?

— Я не один такой. — Он дотронулся до моего изуродованного левого уха. — Часть мочки мне оторвало пулей.

Но о жене и детях он рассказал мне только в январе, через четыре с половиной месяца после того, как мы с ним стали спать вместе.

Помню, мы вместе выбирали фрукты у торговца на улице, когда он вдруг объявил: его теща в Валакасе раньше тоже торговала фруктами и овощами.

— Значит, у тебя и жена имеется?

— Возможно. Не знаю.

— Ни о какой жене ты мне не говорил. — Мне казалось, я говорю умеренно громко, а оказывается, вопила во весь голос — все лоточники на нашей улице навострили уши. Даже крепкий молодой наркодилер на углу с неестественно глазастым Галаго вывернул шею в нашу сторону. Ленивец тут же спрятал голову у меня на шее. Он терпеть не может, когда я скандалю. — Бенуа, по-моему, ты должен был раньше рассказать мне, что женат!

— Ты не спрашивала, — невозмутимо возразил Бенуа, повертел в руках манго и осторожно сдавил плод в руках, проверяя, достаточно ли он спелый.

— Я думала, мы играем по правилам: прошлая жизнь забыта, и никаких вопросов.

— Почему?

— Потому что твоя прошлая жизнь меня не касается! Я ничего не желала знать.

— А теперь желаешь. В чем же виноват я? — Он положил один плод манго, выбрал другой и протянул его мне. Лоточник изо всех сил притворялся, будто не подслушивает. — Как тебе вот этот?

— По-моему, мягковат.

— А какая разница, если бы ты даже и знала, шери на нгайи?

Будь я нормальной женщиной, мне бы полагалось ответить: «Очень большая разница!» Но я никогда не умела убедительно врать. И никогда не была нормальной.

— Так я и подумал, — сказал Бенуа. — Это ничего не меняет, Зинзи. — Он нагнулся поцеловать меня, но я дернула головой, и он прижал к моим губам манго.

— Идиот! — сказала я, тщательно вытирая губы — главным образом, для того, чтобы скрыть улыбку.