Зоосити

Бьюкес Лорен

Внутри у меня все горит, как будто я нанюхалась спида, смешанного с крысиным ядом. Он уверяет, что его порошок вставляет по-настоящему. Ленивец жалко хнычет. Потом в моей голове вспыхивает яркий свет, как будто там витрина, украшенная к Рождеству, и сердце готово выскочить из груди, и мир вокруг медленно вращается, как в замедленной съемке.

— Какого черта? — Дилер с кукольным личиком хватает простыню и оборачивается ею.

В одной арке витрины медленно вращается девушка

с питоном-альбиносом; она засовывает его голову себе между ног и вращает бедрами. То ли все уже под кайфом, то ли так действует ее шави, но толпа на танцполе просто сходит с ума от вожделения.

На его обмякшем члене висит использованный презерватив.

— Фирменный! — говорит дилер с кукольным личиком в туалете, насыпая еще одну дорожку. — Импорт! Прямые поставки из-за границы.

— Одиозный Оди! — хихикаю я.

Дилер с кукольным личиком шипит на меня, а почему — не знаю. То ли боится, что нас засекут, то ли ему не понравилось, что я заговорила об Оди.

— Все было замечательно. Ты был великолепен. А теперь мотай из моего дома!

На сцене певица из Мали; она что-то воркует в микрофон. Тоже импорт — или прямая поставка из-за границы…

— И все-таки мы с тобой не насовсем расстаемся, — говорит дилер с кукольным личиком, натягивая камуфляжные штаны прямо поверх презерватива. — Верно?

Последнюю тысячу рандов я даю на чай студенту, который занимается морской биологией:

— Купи себе океанариум, детка!

— Смотри, чтобы на обратном пути тебя не ограбили и не убили! — рычу я.

Дилер хлопает дверью.

Несмотря на очевидность происходящего, я решаю сходить в аптеку за таблетками от похмелья. Может, на всякий случай укольчик антибиотика? Ленивец со мной не разговаривает. Он нахохлился на своей жердочке в «шкафу». Я хочу его вытащить, но он неожиданно царапает мне щеку. Так и знала!

Срываю постельное белье, комкаю и выкидываю в окно. Простыни приземляются на ветках деревьев и висят там, как привидения. Их колышет ветром. Белая простыня — мой личный персональный белый флаг.

По-моему, со мной такое уже случалось. Я с размаху шмякнулась на самое дно.

Глава 27

Ощущение неизбежности… Грязное помещение при церкви; над входом обшарпанная вывеска: «Новая надежда». Грязные мужчины и женщины с грязными животными заунывно повествуют о своей грязной жизни, в том числе и я. Предполагается, что так легче осмыслить относительность происходящего. Ужасы, которые происходят с другими, помогают тебе пережить собственные страдания. На самом деле все рассказы ужасно однообразны… Есть столько способов испортить себе жизнь! За первые двадцать минут мы успеваем рассказать почти обо всех.

Позже к нам присоединяется группа богачей из «Гавани», но

между нами нет почти никакой разницы. Мелочи несущественны. И все же мне лучше оттого, что я нашла в себе силы прийти сюда. Могла бы податься в «Феникс», «Новые начала» и даже к «Анонимным наркоманам», но на опыте убедилась в том, что программа «Новой надежды» действует. Общие принципы примерно те же, что и везде, только удобств поменьше и кормят похуже.

Нам раздают черствые сэндвичи в пластиковой упаковке. На ней написано, что продукты — дар «Кулинарии Китча», все ингредиенты «органического происхождения и прошли сертификацию». Я бы, конечно, предпочла есть не одноразовыми, а нормальными столовыми приборами, но, в конце концов, какая разница? Завсегдатаи «Новой надежды», где тоже принята программа «Двенадцать шагов», не такие рафинированные, как пациенты «Гавани».

Ко мне подсаживается симпатичная чернокожая девушка, которая пришла с группой богачей из «Гавани».

— Эй, Пушистик! По-моему, я тебя знаю!

Ленивец тянет лапы, просится к ней на руки; она берет его и прижимает к себе.

— Ты ведь Найсенья, да? — вспоминаю я, узнав словоохотливую девицу из «Гавани». — Если хочешь, подержи его. Сейчас он не очень мной доволен.

— Поэтому ты и пришла сюда?

— А ты?

— Я привезла своих… Я водитель. — Она кивком указывает на молодых и богатых пациентов «Гавани». Они только начинают понимать, что значит скатиться на самое дно. — Мы приезжаем сюда каждое воскресенье.

— Угадай, почему я снова стала пассажиркой… Помнишь, ты сама мне говорила о турникете?

— Свободной воли не существует, — кивает она, откусывая кусок черствого хлеба с копченой говядиной. Она предлагает свой бутерброд Ленивцу.

— Он питается только листьями.

— Извини, листьев не захватила. Если бы знала, припрятала бы для тебя кое-что, красавчик.

— Слушай, а Сонгвеза когда-нибудь приезжала сюда с тобой?

— О да! Сонг у нас часто зависала. Постоянная клиентка! Просто поразительно! Красивая, молодая… Мне кажется, она так расслабляется — опускается на дно.

— У меня сложилось такое же впечатление.

— Здесь, кстати, она и познакомилась со своим поэтом.

— Ты, случайно, не Джабу имеешь в виду?

— Вижу, ты уже знакома с печальным романом Сонг и Джабу.

— Он прислал ей эсэмэску, что бросает ее.

— Просто свинство! Но они трудно монтировались. Она — звезда, знаменитость. А что ждало его? Очередь за бесплатным супом! Его мать работала поденщицей; они из Береи, тоже не самый крутой район. Когда он очухивался настолько, чтобы складывать слова, он писал ей стихи. Сонг мечтала положить их на музыку. А потом раз — и все! Он ушел и больше не вернулся.

— Что здесь необычного? Ведь «Гавань» — не тюрьма. Хочешь — приходишь, хочешь — уходишь.

— Конечно, у всех бывают взлеты и падения. Но он бросил ее уж очень грубо, даже для наркомана со стажем. Кстати, откуда ты знаешь Сонг?

— Я раньше подвизалась в шоу-бизнесе… Правда, очень недолго. — Я складываю обертки и одноразовую вилку в коробку и встаю.

— Еще увидимся? — с надеждой спрашивает Найсенья. По-моему, она влюбилась в Ленивца.

— Если ты еще будешь здесь. — Я швыряю коробку в мусорную корзину. — Я имею в виду — если будешь здесь работать.