Зори над Русью
Шрифт:
Бориско шагнул к двери и попятился. Бледный от гнева, князь тряс за кушак человека, в котором парень с первого взгляда признал молодого московского боярина. Имени его Бориско не знал, однако головой мог поручиться, что в Москве он его видывал. Бориско ничего не понял.
«С чего бы москвичу быть в Твери? За какое неудавшееся душегубство лает его князь? При чем тут Фомка?» Раздумывать не пришлось. Князь вдруг резко оборвал крик, быстро вошел обратно и подозрительно взглянул на Бориску, но у того на лице было написано такое искреннее недоумение, что он успокоился.
«Может, и сказал я лишнее, — подумал он, — да парень, видимо, прост и, кажется, ничего не понял».
— Служить мне хочешь? — спросил он Бориску.
Валясь перед Михайлой Александровичем на колени, парень чуть слышно прошептал в ответ:
— Хочу, княже.
— Добро! — Обратясь к монаху, князь сказал: — По всему видно, верного слугу привел ты мне, отче…
Но монах не слышал. Синие тени легли ему на лицо. Глаза ввалились. И князь, и Бориско поняли: кончается.
Тяжелый смрад тек по горнице.
5. КАМНИ КРЕМЛЯ МОСКОВСКОГО
Не пошел Хизр в степи, как советовал ему Челибей. Но, спрыгнув с яблони за ограду карханы, мурза будто унес с собой покой старого Хизра. Долго метались мысли старика, не видел он пути, наконец надумал он словом, убеждением вновь соединить разорванные клочья Орды.
Сегодня Хизр по–новому, без привычного лукавства беседовал с Азис–ханом.
— Отогрели змею на своей груди, — сердито выговаривал старик, — поставили Москву выше других градов русских. Дани для Орды Москве собирать велели. Вот и разбогатели московские князья, ныне каменную крепость строить затеяли. На чьи деньги? На ханские! Кому те стены кровью орошать придется? Татарам! Рано или поздно, а придется, придется, придется!
Азис–хан сидел у очага, грелся, не отводя глаз от горячих углей, улыбался в лысоватую бороденку. Хизр стоял за его спиной и, упрямо повторяя одно и то же, вдалбливал свои мысли в голову хана, и постепенно довольная улыбка сползла с лица Азис–хана, тяжелой морщиной хмурь легла между смоленых бровей. Хизр не видел этого и уже терял надежду найти отклик в душе хана, когда тот оглянулся, встал, запахнул полы зеленого шелкового халата.
— Не знаю, старик, кто ты. Я не верю сказкам, что плетут про тебя на базарах и в караван–сараях, я не верю, что ты святой Хизр, что ты бессмертный Хизр, а вот словам твоим верю, ибо устами твоими говорит мудрость. Ты прав! Пора придушить Москву, пока она еще не загородилась каменными стенами, но ты советуешь мне мириться с Мамаем. Нет! — Хан покачал головой, зло сверкнул глазами: — Нет! Нет! Чтоб хан из золотого рода Чингиса примирился с безродным мурзой, силой захватившим власть над степями и ордами, тому не бывать!
— Тебе одному сладить с Москвой не под силу, — жестко сказал Хизр.
Хан вспыхнул, схватил старика за плечи.
— Ты потерял разум, святой Хизр, посмев сказать мне такие слова!
Но Хизр знал, как обуздать гнев ханский. На бешеный выкрик ответил спокойно и веско:
— Мамаю тоже не под силу с Русью справиться, а вместе вы Москву по бревнышку размечете, пепел ее по ветру пустите, корабли в Египет с рабынями русскими пошлете… — И, наклонясь к самому уху Азис–хана, он закончил шепотком: — Да и Мамаю глотку перекусить легче будет, когда войдет он в твою юрту.
Хан, словно обессилев, уронил руки, потом спросил:
— Думаешь, сумеем?
— Москву–то погубить?
— Нет, не Москву, а Мамая.
— Что же, можно и его.
— Хорошо! Идем…
Глухая тьма будто влилась и застыла навеки в подземелье ханского дворца.
Челибей в этой тьме давно уже не думал о воле. Порой медленно копошились воспоминания о голубом небе, о степных травах, о лошади, мчащейся навстречу ветру, но чем дальше, тем явственнее он понимал, что все это не для него, что это навеки потеряно, и начинало казаться, что все это лишь сон, привидевшийся в заколдованной тишине подземелья, тишине, в которой слышно, как изредка звякают звенья цепи, как шебуршит в истертой соломе крыса, как лениво стукает в груди сердце. И вдруг! Грохот засова. Пронзительный визг ржавых дверных петель, ослепительный свет.
Мурза закрыл глаза ладонями.
— Ты еще жив?
«Голос Азис–хана!» — Челибей отвел руки от лица. — «Он, Азис–хан!..»
Ослепивший его в первые мгновения свет стал тем, чем он был на самом деле — тусклым, красноватым светом, пробивавшимся через круглые дырки в железном фонаре.
— Ты еще жив, Челибей? — повторил хан. Мурза поднялся. Ноги подкашивались. Чтоб не упасть, он схватился за решетку: нет, падать нельзя! Нельзя показывать врагу слабость! Пусть Азис–хан не думает, что сломил баатура в этой могиле для живых. Ответил хану глухим, беззвучным голосом, но ответил дерзко:
— Нет Челибея! Темир–мурза стоит перед тобой, хан!
— Да ты, я вижу, лукавец, — засмеялся Азис–хан. — Боишься за Бердибек–хана поплатиться?
Не отвечая на насмешку, Челибей повторил упрямо:
— Темир–мурза перед тобой!..
— Ну хорошо! Хорошо! — опять засмеялся хан. — Так вот, Темир–мурза, поедешь ты…
«В мозгу мутится… Какие–то непонятные слова лезут в уши…»
— Поедешь к Абдулле–хану, поедешь к Мамаю. Скажешь им: довольно тупить татарские сабли о татарские брони! Скажешь им, пусть готовят орды к весеннему походу на Москву. Вытопчем поля на Руси, по ветру развеем пепел градов и весей [164] русских, а камень, что припас Дмитрий–князь, в Москву–реку бросим.
164
Весь — деревня, село. Это слово сохранилось в названии города Весьегонска — весь Егонская.
Азис хлопнул в ладоши. Вошли двое, бородатые, светловолосые.
— Ну–ка, Васютка, свети, — сказал старший по–русски. Мастера наклонились над замком, которым был замкнут железный пояс, надетый на Темира и прикованный цепью к стене.
Азис–хан тоже наклонился к замку, мешая мастерам. Старший из рабов сказал:
— Посторонись от свету, государь. Темно.
Азис выпрямился.
— Хитрый вы замок сработали.
— Истинно хитрый, — с достоинством откликнулся мастер. — Известно, русский замок, лучше его не сыщешь. Такие замки, нашими мастерами сработанные, не то что в Орде, а и у ляхов, и в Угорской земле, [165] и у чехов сыщешь, и повсюду их называют русскими… Наш замок — он везде, — и уже по–русски добавил: — Даже ордынцы ордынцев на русский замок сажать начали. Отпирай, что ли, Васютка.
165
У ляхов — у поляков; в Угорской земле — в Венгрии.
Ключ с затейливой прорезью на конце вошел снизу в замок. Сжались охваченные прорезями ключа три стреловидные пружины. Дужка свободно выпала из замка. Мастер выдернул ключ. Было слышно, как звякнули расправившиеся перья пружин. [166]
— Выходи, парень, э… да и тощей же ты. Васька, помоги, вишь, он на ногах не стоит.
Мурза враждебно отстранился. Этого еще не доставало, чтоб на глазах у Азис–хана Темир–мурзу русские рабы под руки вели! Шагнул, ткнулся плечом о стену, шагнул еще раз и пошел к выходу, ступая все тверже.
166
Замки подобной конструкции славились за рубежами Руси и назывались русскими.