Зорькина песня
Шрифт:
Дверь в кладовую распахнулась. На пороге стоял Кузьмин.
— Дмитриев? Будницкая? — удивлённо, словно не веря своим глазам, спросил он.
Саша стоял всё так же, прижимая Зорьку к себе, и смотрел на Кузьмина.
— Так-так, Дмитриев… — вертя трубку в пальцах, насмешливо сказал Кузьмин.
Саша вспыхнул, отстранил от себя Зорьку.
— Беги…
Зорька опрометью, со всех ног бросилась в спальню. Щёки её горели. Она не могла понять, отчего ей вдруг стало так стыдно, точно в их дружбе с Сашей было что-то нехорошее.
Сзади неё слышался гневный бас Кузьмина и заикающийся от
Не раздеваясь, Зорька забралась в постель и укрылась с головой.
Глава 25. Щука
Продавец хватал буханки хлеба одну за другой, бросал их на широкий, как площадь, щербатый прилавок и разрезал на пайки. Зорька тянулась к прилавку, но её всё время отталкивали. А буханок всё меньше становилось и меньше.
Полки неожиданно сдвинулись, и на Зорьку со всех сторон посыпался хлеб. Зорька хватала буханки и прятала за пазуху. Ей вдруг стало страшно. Пропадёт столько хлеба! Скорее, скорее, пока никто не увидел, не отнял! Продавец, размахивая ножом, бегал вокруг неё и кричал:
— Зорька, ты чего дёргаешься?!
Зорька выпустила из рук буханку, она запрыгала, как резиновый мячик. Выше, выше! Зорька подпрыгнула, чтобы поймать её, и ударилась головой обо что-то твёрдое.
Зорька испуганно открыла глаза. Рядом с нею сидела сонная Галка, тёрла ладонью висок.
— Ты чего? — с трудом приходя в себя, спросила Зорька.
— Это не я, а ты чего? — рассердилась Галка. — Сначала дёргаешься, как ненормальная, а потом ка-ак дашь головой… аж шишка вскочила!
Девочки спали. Возле окна свернулась калачиком под одеялом Наташа. На подушке торчали только рожки из бумаги, на которые староста заботливо накручивала перед сном отросшие за зиму золотистые волосы. Тоненько, будто крадучись, посвистывала носом Нинка. Широко раскинув руки, распласталась на спине Анка.
Под потолком у двери тускло мерцала синим огоньком закованная в железную сетку ночная лампочка. В спальне было душно.
Галка улеглась, натянула на голову одеяло и затихла, сердито посапывая. Зорька тоже перевернулась на другой бок, спиной к подружке, стараясь заснуть, но буханки хлеба всё кружились перед глазами. Зорька вздохнула и повернулась к Галке.
— Галь, ты спишь?
— Сплю.
— А мне хлеба столько снилось…
— Мне он каждую ночь снится, — пробурчала Галка под одеялом.
Зорька легла на спину, закинула руки за голову и стала смотреть в окно.
На дворе мерно качался от ветра фонарь в жестяной круглой шляпке, подвешенный к проводу, и от его качающегося света тьма за окном то вспыхивала ярким кругом, то гасла.
«Почему от Васи так долго нет письма? Вдруг он не получил, затерялось там по дороге или ещё что? Галка говорит, очень ему нужно отвечать… Дура она, просто не знает, какой Вася… Вот здорово было бы, если бы Вася вместе с папой и мамой приехали и дали бы здесь Краге, чтобы знал… Неужели теперь вот так на всю жизнь в детском доме оставаться? А как же бабушка там одна будет? Скорей бы Коля-Ваня выздоравливал, а то Крага совсем противный стал, придирается, как ненормальный, только Наташенька у него в хороших ходит, ябеда несчастная… И есть так хочется, прямо сил никаких нет… Хоть бы маленький
— Я, когда вырасту большая, куплю себе целую буханку хлеба.
Галка заворочалась. Откинула с головы одеяло.
— А ты бы могла зараз съесть буханку?
— Подумаешь, буханку… я бы две, нет, целых три зараз съела!
— Ври, три бы не съела!
— Нет, съела!
— Спорим?
— Спорим! На что?
Проснулась Анка, подняла голову.
— Вы чего? — и тут же снова уснула.
Девчонки невесело переглянулись.
— Вот чумные, — сокрушённо сказала Галка, — нашли, о чём спорить.
Фонарь за окном вдруг потух, и ночная темь сразу поредела, разбавилась рассветной беловатой синевой.
— Айда на кухню, Маря уже картошку чистит, — предложила Галка.
Зорька воодушевилась. И как она забыла про Марю? Уж Маря-то всегда подкинет картошину, а то и две.
Девочки оделись и бесшумно выскользнули из спальни. В кухню можно было попасть через столовую, но сейчас она была закрыта на ключ. Девочки на носках прокрались по длинному коридору мимо спальни мальчишек, мимо пионерской комнаты, где ночевала Вера Ивановна, и вышли во двор.
Несмотря на то, что было уже начало марта, ночами ещё морозило. Неровная бугристая земля покрывалась инеем, хрустела под ногами тонкими льдинками. По степи гоняли ещё изредка бураны, ломая сухие травы, высоко торчащие над тонким слоем снега в низинах. Но днём солнце уже грело по-весеннему. Земля под его тёплыми лучами размякла, парила. На деревьях набухали почки. Местные жители, придя с работы, до поздней ночи копались на своих огородах.
Во флигеле, где размещались кабинет и квартира Кузьмина, было ещё темно, хотя старший воспитатель вставал всегда засветло. Девочки облегчённо вздохнули. Лучше не попадаться ему на глаза.
В кухне жарко топилась печь. Над котлом, закрытым плоской дощатой крышкой, белым облаком висел пар. Сияли огненным блеском медные кастрюли. Темнели гряды алюминиевых мисок на узких полках. Всё, как обычно. Только вместо Мари у чана с картошкой сидела незнакомая женщина в белом платочке, туго натянутом до густых чёрных бровей.
Ха-аз-Булат у-уда-ало-ой, Бедна са-а-акля твоя-а-а… —скучным голосом выводила тётка, широко разевая рот с торчащими мелкими зубами. Картошины сонно шевелились в её вялых узловатых пальцах.
— Тю-ю, — удивлённо протянула Галка, — надо же…
Тётка окинула девчонок светлым немигающим взглядом, потом зевнула, потянулась и встала, двинув кирзовым сапогом мешок с картошкой.
— Что надо?
— А где Маря? — спросила Зорька.
— Нету вашей Мари. Директор в прачечную перевёл.
— А… а кто же теперь на кухне?
— Я. Идите, идите отсюда, кому говорю? Нечего вам здесь отираться!
Она пихнула девчонок с порога и захлопнула дверь.