Зорро
Шрифт:
– Да-да, Тилькуате прав! Они скроются в каменном лабиринте, прежде чем вы достигнете подножия гор! – вразнобой загалдела толпа, окружая всадника.
Дон Росендо хотел было возмутиться и, пришпорив коня, прорваться сквозь плотное кольцо плеч и голов, прикрытых выцветшими полями пыльных сомбреро, но едва он взмахнул плетью, как множество рук бесстрашно вцепилось в стремена, в лошадиный хвост и даже в колючие серебряные звездочки на окончаниях шпор. В какой-то миг дону Росендо даже почудилось, что если бы какая-нибудь небесная сила оторвала всадника от земли, вся толпа повисла бы на нем огромной гроздью из человеческих тел.
– Руки! Уберите руки! – закричал он, щелкая поверх голов сыромятным концом тяжелой плетки.
– Остановитесь, сеньор! – твердым голосом повторил Тилькуате, по-прежнему удерживая в кулаке лошадиный повод. – Ведь если вас убьют, эти люди никогда не вернут себе земли своих предков!
– Что ж, наверное, ты прав, старик! – сокрушенно пробормотал дон Росендо, обращая взгляд на запрокинутые к нему лица. – Вы все правы! Но я не отступлюсь от этих негодяев, а если мы возьмемся за дело сообща, их не спасут ни густые леса, ни каменные лабиринты!.. Верно я говорю?..
– Верно!.. Верно!.. Да здравствует сеньор Росендо!.. – разноголосым хором грянуло в ответ множество голосов.
«Что ж, по крайней мере, Чой умер свободным человеком, – подумал дон Росендо, поворачивая коня в сторону ранчо, – точнее, он знал, за что умирает, и сам сделал свой выбор».
Глава 5
Все это вспомнилось дону Росендо, пока он просматривал последнюю полосу газеты, где мелким шрифтом печатались объявления о продаже лошадей, хлопка, табака и прочего товара, который по тем или иным причинам не удалось сбыть во время припортовой ярмарки. Крайний правый столбец занимали разного рода поздравления, окруженные изящными рамочками с голубками или розами по всем четырем углам, чуть ниже чернели жирные квадраты некрологов, заключавшие в себе лишь имя покойника и список друзей и родственников, безутешно скорбящих о его, как правило, безвременной кончине.
За этим занятием и застала брата Касильда, оставившая туфельки перед входом и осторожно толкнувшая дверь краем круглого подноса, сделанного из распиленного поперек пальмового ствола.
– Ты вот это видела? – усмехнулся дон Росендо, сбрасывая ноги с постели и разворачивая перед сестрой газетный лист с фотографией черного всадника.
– И это, и не только это, – сказала Касильда, опуская поднос на ночной столик.
– Но как тебе это нравится! – воскликнул дон Росендо. – Этот смельчак Зорро трижды спасает нам жизнь, а какой-то жалкий борзописец ехидничает, что он, видите ли, отрубил голову уже убитому быку!.. Вот, читай!.. – И дон Росендо возмущенно ткнул пальцем в строку, где разреженным курсивом была набрана предельно оскорбительная на его взгляд фраза.
– «Блестящий тореро или грубый мясник – вот в чем вопрос?» – прочла Касильда, насмешливо кривя губы.
– Не вижу ничего смешного! – буркнул дон Росендо, швыряя газету на пол. – Это оскорбление, и наглый писака еще поплатится за него!
– Но эти слова произнес сеньор Манеко Уриарте, – мягко возразила Касильда, поднимая газету и подчеркивая ногтем возмутительную строчку.
– И что из того! – воскликнул дон Росендо, всплеснув руками и едва не выбив из рук сестры чашку с горячим бульоном. – А если я скажу, что сеньор Манеко хам и старый развратник, пытающийся соблазнить собственную свояченицу, это тоже напечатают?
– Нет, это не напечатают, – сказала Касильда.
– Но почему? – возмутился дон Росендо. – Ведь это же чистейшая правда!
– Скорее они назовут развратником тебя, – спокойно продолжила сестра, словно не заметив его возмущения. – Во всяком случае, бильярдным мошенником тебя уже выставили!
И Касильда, подобрав с полу газету, указала брату на маленький абзац внизу среднего столбца, где репортер небрежно проходился на счет «нашего почтенного шерифа, не сумевшего должным образом употребить вверенную ему власть, дабы не стать, в совокупности с многими зрителями, жертвой первоклассных трюков, исполненных неизвестным юным проходимцем на бильярдном столе. Второй мошенник…».
– Это, стало быть, я, – пробормотал дон Росендо, откладывая газету.
– Не сокрушайся, – успокоила его Касильда, – они все равно все переврали: тебя обозвали бывшим каторжником, выдающим себя за французского графа д'Артуа, а меня вообще обозвали вором, сбежавшим с корабля, где меня хотели вздернуть на рею!
– И ты так спокойно говоришь об этом! – воскликнул дон Росендо, смяв газету и швырнув шуршащий комок через спинку кровати.
– А что делать, брат, – усмехнулась Касильда, – ты же знаешь: кто платит, тот и заказывает музыкантам то, что ему хотелось бы услышать!
– И чей же слух, по-твоему, должна ласкать эта наглая галиматья? – спросил дон Росендо. – Чернь не в счет, ей льстит чужое униженье, и она готова безнаказанно освистать любого, в кого ткнет жирный указующий перст какого-нибудь местного толстосума!
– О, брат, ты весьма близок к истине, – лукаво прищурилась Касильда, – и для полного ее торжества тебе осталось лишь назвать имя!
– Чье имя? – опешил дон Росендо.
– Толстосума! Скупого рыцаря! Серого кардинала! Плантатора! Банкира! Того, чьи капиталы правят бал в этом богом забытом штате! – засмеялась Касильда.
– Ух ты, целых пятеро! – присвистнул дон Росендо, загнув последний палец и выставив перед собой сжатый кулак. – Это все?.. Ты никого не забыла?
– Да что с тобой, Росендо! – удивленно всплеснула руками Касильда. – Ты что, забыл, что будка тесна даже для двух бульдогов?
– Да-да, я тебя понял, – пробормотал дон Росендо, – один! Конечно, это должен быть кто-то один! Но кто, вот вопрос?..
– А вон там ответ, – сказала Касильда, указав на смятую газету.
– Как? Не может быть! – воскликнул дон Росендо. – Я прочел ее всю, от заголовка до последней строчки!
– Газета не Священное Писание, – заметила Касильда, поднимая газетный лист с полу, – и далеко не каждое слово в ней пишется в строку…
– Да-да, конечно, как же это я сразу не подумал, – пробормотал дон Росендо, так осторожно принимая газету, словно она могла скрывать в себе гремучую змею, – сейчас я еще раз как следует посмотрю…
И он стал бережно, уголок за уголком, разворачивать пестрящий черными литерами комок.
– Этот?.. Нет, вряд ли, да и зачем ему вся эта возня? – бубнил дон Росендо, быстро пробегая глазами уже знакомые строки и метко забрасывая в рот ржаные сухарики из деревянной миски.