Зов из бездны
Шрифт:
– Это ломает всю концепцию… — пробормотал он, уставившись взглядом в пол. Позволил Рибейре проверить пульс, вздохнул глубоко и повторил: — Ломает все! Мы идиоты! Глупцы!
Секунду царила тишина, потом координатор Хайнс откашлялся и, на правах старшего, первым подал голос:
– Вы уверены, Пауль? Есть повод для такого заключения?
– Поводов сколько угодно. Целый мир! Да что там, целая вселенная!
Хайнс поморщился. Крайностей он не любил.
– Что вы наблюдали? Страна, эпоха, личность идента?
– Англия, координатор, Англия, середина девятнадцатого века. А личность… Имя Чарлза Бэббиджа вам что-нибудь говорит [21] ?
– Ничья! — выкрикнул Поль Венсан. — Не Паскаль,
– Явное упущение, — поддержала Ингрид Сайкс.
Собравшиеся в камере загудели, но координатор повел рукой, и шум мгновенно стих.
– Итак, Чарлз Бэббидж, — молвил Хайнс. — Очень интересно, Пауль. Интересно, но ничего поразительного я здесь не вижу. Помнится мне, что Бэббидж сконструировал механический вычислитель в первой половине девятнадцатого века, но построить так и не смог. Витри, наведите справки! Я хочу знать точную дату и все, что касается…
21
Чарлз Бэббидж (1791–1871) — английский математик и изобретатель, много лет руководивший кафедрой математики Кембриджского университета. В 1822 г. построил аналитическую машину из шестеренок и валиков и в дальнейшем трудился над ее усовершенствованием; в результате был разработан проект первого универсального компьютера (в механическом варианте), который программировался с перфокарт. Любопытно отметить, что программированием занималась графиня Лавлейс (урожденная Огаста Ада Байрон, дочь поэта Байрона), принимавшая активное участие в проекте. Но из-за нехватки финансов Бэббиджу не удалось построить окончательный вариант машины. Пользуясь его чертежами и советами, это сделал шведский изобретатель Пер Георг Шойц. Машина Шойца демонстрировалась в Лондоне в 1854 г.
– Простите, координатор, — произнес Бругш, вставая с кресла. Он построил свою машину. И это был не механический вычислитель.
– Не механический? — повторил в недоумении Клод Витри. — Но иных принципов тогда не знали!
По лицу Пауля Бругша скользнуло мечтательное выражение. Он улыбнулся.
– Не знали у нас. А у них Бэббидж, и х Бэббидж, собрал компьютер на вакуумных лампах примерно в тысяча восемьсот шестидесятом году. И его лаборатория освещалась электричеством!
– Но свеча Яблочкова [22] … — начал кто-то.
22
Свеча Яблочкова — дуговая лампа, прототип электрических ламп накаливания. Изобретена русским электротехником П.Н. Яблочковым в 1876 г.
– Я знаю, знаю, — отозвался историк, потирая поясницу. — Но кажется, у них все случилось раньше. Поймите, коллеги, это не наша Земля! Это другая реальность, другая вселенная!
Так и сказал: другая реальность, другая вселенная! — вспомнилось Сергееву.
Он запрокинул голову, всматриваясь в серебристое небо, в силовой экран, отделявший мир Долин Маринера от марсианской пустыни. Там, в сотнях километров от поверхности планеты, висела станция, где когда-то они жили и трудились — Данке, Бругш, Венсан, Семашко… Многих уже нет, но их работа продолжается. Дважды в сутки тереянцы, верные помощники, грезят в хрустальных саркофагах, горят огни в контактной камере, скользит бесшумно нить фиксатора, записывая новое послание… И так — больше восьмидесяти лет! Тридцать тысяч дней, шестьдесят тысяч записей… Многие из них повторялись, но количество оригиналов тоже было изрядным — тысяч восемь по реестру ИНЭИ. Шумер и Египет, Древняя Индия, Китай, инки, ацтеки и майя, средневековая Европа, походы в Святую землю, нашествие монголов, битвы с арабами и турками, эпоха Возрождения, Новое время и технологическая эра — первая железная дорога, первый аэроплан, первый спутник, первый полет на Луну… Кроме того, более древние периоды, время динозавров, падение метеорита, что стер их с лица планеты, чудища
«Не так! В этом и смысл, — подумал Сергеев. — Это означает, что мы можем…»
– Милый, очнись! Скоро полдень, а с ним и гости!
Сергеев опустил глаза. Перед ним стояла Пилар — в шортах, рабочей блузе и шляпе с широкими полями. Руки перепачканы землей, к щеке прилип зеленый листик… Чуть заметные складочки у рта, чуть поблекшая кожа, но глаза такие же яркие, как прежде… «Хвала медицине, избавившей нас от проклятия старости, — подумал он. — Особенно женщин! Им так важно сберечь красоту… Время для женщины измеряют не годы, а морщины, но это уже в прошлом».
– На что ты смотришь, Алекс? — спросила Пилар, смахивая со щеки листок. — Что-то не в порядке?
– Все в порядке. Ты такая же, как прежде.
– Правда? — Она лукаво прищурилась.
– Правда. Я вспоминал, дорогая… Мне вспомнился тот день и слова Пикколо: чего тебе не хватает для счастья?.. Должно быть, он прочитал мои мысли.
– Это несложно, когда мысли написаны на лице, — промолвила Пилар. — Ты смотрел на меня с такой жадностью… Словно на шарик мороженого!
– Ты не похожа на шарик, — сказал Сергеев, оглядывая ее стройную фигурку. Подумал и добавил: — Тут что-то говорилось о гостях… Я не ослышался?
– Нет.
Сергеев с неодобрением хмыкнул:
– Какие еще гости? У меня свободный день, и я тружусь над мемуарами. Это очень серьезная работа, очень ответственная. Блуждаешь мыслью в прошлом, вспоминаешь, мучаешься и думаешь: сказать ли правду или приукрасить. Ведь для потомков пишу! Прерваться можно лишь на обед, и то нежелательно.
– Прервешься, — распорядилась Пилар. — Я же тебе говорила, что сегодня к нам придет один достойный человек. С Земли прилетел, чтобы с тобой повидаться! Нельзя ему отказывать.
– Так, — сказал Сергеев, — теперь я вспомнил. Это журналист, наглец, что завалил моего референта просьбами о встрече. Упорный, однако!
– Он не наглец, а внук моей подруги, — возразила Пилар. — Или правнук, не помню точно… Очень милый юноша, очень любезный. Он книгу пишет — про Хайнса, про тебя и про историю контакта.
– Как его зовут?
– Мохан Дхамендра Санджай Мадхури… кажется, так…
– Прямо скажем, не простое имечко, не выговоришь сразу! Он индус? Откуда у тебя подруга с внуком индусом? Что-то я такой не помню!
– Ты свое вспоминай, приукрашивай и мемуары пиши, а с моими подругами я сама разберусь, — сказала Пилар. — А что до имени… Можешь звать его Майклом или Михаилом, он не обидится.
– Заговор, определенно заговор, — проворчал Сергеев. — Ну-ка, признайся, на какой козе он к тебе подъехал? Чем обольстил?
Руки Пилар задвигались, начали ткать прихотливый узор, потом заплясали мышцы лица; она откинула головку, темные волосы рассыпались, шляпа свалилась, но Сергеев успел ее поймать. Несмотря на годы, прожитые с Пилар, и тесный контакт с тереянцами, он не смог обучиться их языку жестов и знаков. Пилар утверждала, что это женское умение, требующее врожденной гибкости и мимических талантов, и что осваивать его необходимо с детских лет. Она не пыталась учить сыновей и мальчишек-внуков, возложив надежды на Лизу и Инессу. Должно быть, не зря — они обе трудились сейчас переводчицами на станции.
Танец рук и лица завершился.
– Все ясно, — сказал Сергеев. — Этот милый юноша тоже умеет плясать и разговаривать знаками. Древнее индийское искусство… на этом вы и сошлись… Я прав?
Пилар хихикнула:
– Не совсем. Я сказала, что он на Марсе в первый раз и, конечно, захочет пройтись по Авалону. Здесь у нас масса интересного! Ну не мне же с ним гулять… В общем, я вызвала Лизу.
Сергеев покивал головой.
– В самом деле, отчего не вызвать?.. Инесса у нас дама семейная, а Лизавета — нет. Но красотой ее бог не обидел, и я точно знаю, сколько у нее поклонников на станции. Зачем ей этот индус Михаил?