Зов любви
Шрифт:
– Ты так на этом настаиваешь? А ты не думаешь, что после этих трех лет, все это может оказаться ненастоящим? Ты настаиваешь... Ну, что же, слушай: моя сегодняшняя история коротка... «Однажды Аллах – да будет благословенно имя его! – встретил дьявола, который вел четырех верблюдов, груженых товаром...
– Что ты там везешь? – спросил Аллах.
– Я занимаюсь торговлей, ищу покупателей...
– А что у тебя есть на продажу?
– Прежде всего несправедливость...
– И кому же ты ее предложишь?
– Властителям...
– А какой товар идет вторым?
– Зависть.
– Кому
– Богословам...
– А третий?
– Обман...
– Кто может его покупать?
– Все, но прежде всего торговцы...
– И что за товар везет твой четвертый верблюд?
– Коварство.
– Кто его купит?
– Женщины, вне всякого сомнения».
– И это все? – спросил Ален.– Мне совсем не понравилась эта притча – она слишком коротка. Я, как ребенок, люблю бесконечные сказки. А почему ты выбрала именно эту притчу?
– Не знаю,– ответила она уклончиво.
– Уверяю тебя, твое поведение не такое, как во время наших прежних встреч здесь.
– И твое тоже...
– Не думаю, поскольку я очень рад оказаться снова в этой комнате!
– Я тоже, Ален... Но меньше, чем прежде, и это ужасно – мне трудно понять, отчего мне сегодня менее радостно... Хотя этому могут быть причиной тысяча и одна причина.
– Прогони печальные мысли и расскажи мне другую историю.
– Да, ты ненасытен! Ну так вот еще одна, она короче чем первая... «Одному арабскому кочевнику довелось однажды оказаться за столом калифа, трапезу которого составлял зажаренный козленок. Голодный путник с жадностью набросился на мясо, глотая его целыми кусками. Глядя на это, калиф заметил:
– С таким остервенением набрасываться на эту пищу... Не иначе, как мать этого козленка сильно бодала тебя рогами?
– А ты так трепетно заботишься о ней,– заметил кочевник,– что возникает вопрос: не вскормлен ли ты молоком этой козы?»
– Это все, дорогая?
– Да.
– Ты мне не скажешь, отчего это начало иссякать твое вдохновение рассказчицы? Прежде, в этой гостинице ты мне сочиняла такие волшебные сказки! Можно подумать, что ты решила прекратить наше ночное паломничество на место нашей первой встречи, где мы стали возлюбленными.
– Я отвечу тебе небольшим стихотворением, которое я запомнила еще у себя на родине:
Над пустотой моей души я плачу —Хочу стать доброй, искренной, другой...Пусть все ко мне относятся иначе,Не стану я к чужой беде глухой.Помолчав, Ален задал новый вопрос:
– Ты знаешь, что ты еще никогда не была так прекрасна?
– И что ты никогда раньше не был так красиво мужественен?.. Что ж, в таком случае самым разумным, наверное, было бы распрощаться в тот момент, когда наши чувства достигли предела?
– Что за глупости ты говоришь? Между нами не может быть никакого предела.
– И все же он есть: я его ощущаю, как будто между нами возникает непреодолимая, тяжестью нависающая стена, страшная своей громадой!
– Прекрати! Ты мне рассказала столько прекрасных историй, ты с блеском исполнила роль прекрасной Шахерезады, которая соблазняла калифа Харуна ар-Рашида на протяжении тысячи и одной ночи... А теперь не позволишь ли ты мне выполнить то, что делал халиф: позволь мне обладать тобой...
...Они оба ощутили, что в этот вечер их страсть не пылала с той силой, что прежде. Насколько были чудесны их объятия предыдущих ночей в этой комнате, настолько они почувствовали опустошение после близости этой ночи. Как будто тень отчуждения упала вдруг на светлые чувства, чтобы погрузить их в темноту, а может и вовсе запрятать их счастье. В одно мгновение между ними возникло это проклятие, этот призрак, витающий над альковами стольких пар – пресыщенность. Обоим вдруг стало ясно, что это появилось гораздо раньше, чем они его заметили.
Конечно, их тела еще любили и желали друг друга, но в их душах поселилась сдержанность, подавляющая пыл страсти. Они еще оставались лежать бок о бок в постели, как вдруг у нее возникло навязчивое желание задать этот глупый вопрос, который раньше она никогда не смела задать:
– Что ты делал сегодня после обеда?
– Ничего особенного...
– Я была уверена, что ты так ответишь!
– Что за агрессивность? Ты что же, настаиваешь на подробном отчете? Если это тебя так интересует, я тебе его предоставлю... Дай только собраться с мыслями, чтобы ничего не упустить.
– Я тебя не контролирую. Впрочем, у меня на это нет права – мы ведь не женаты.
– Что ж, я начинаю излагать, но боюсь, что это не будет столь увлекательно, как твои сказки... Ты помнишь, когда я тебе утром сказал: «Хадиджа, сегодня наша годовщина» и ты улыбнулась? Этим я напомнил тебе, что, как и условлено было раньше, мы не увидимся в течение дня, с тем, чтобы острее ощутить радость нашего свидания там, где мы встретились впервые три года тому назад...
Он смолк, считая, что нет никакой необходимости высказывать словами то, что он делал и думал на протяжении этого дня их добровольной разлуки перед тем, как снова обрести друг друга в полночь. За несколько мгновений в его памяти промелькнул прошедший день.
Прежде всего он, как обычно, отправился в свой офис, но работа в этот день потеряла для него привлекательность: все время он только и думал о той минуте, когда встретится с Хадиджей там, на улице, посреди ночного города, где они увиделись первый раз... И несколько раз за день, время от времени его посещала навязчивая мысль: «А может лучше отказаться от этой нашей полуночной встречи?» Действительно, зачем оживлять то, что уже прожито? Не будет ли это свидание излишним? После трех лет совместного существования о чем они будут говорить: все уже сказано-пересказано... Казалось, что даже, очень богатое воображение Хадиджи начинало иссякать: какое-то время она уже не рассказывала ему ежевечерне одну из чудесных арабских сказок, как это было раньше. Иногда казалось, что она пресытилась своим счастливым существованием. И каждый боялся себе признаться в угасании чувств. Они могли разорвать их отношения уже несколько недель тому. Так почему не прекратить все этой ночью, просто-напросто отказавшись идти на эту встречу? Зачем совершать уже бесполезное паломничество бывших влюбленных: затухающее чувство, как дрожащее пламя, могло погаснуть в любую минуту.